Владимир Ильин - Напряжение растет

– Насколько я знаю, у вашего нового образа нет отца. – Холодные глаза посмотрели на Олега, и тот согласно прикрыл глаза.

Не судьба… Даже в этой жизни…

– Еще вопросы?

– Что именно пошло не так в операции с Зубовым?

– Не занимайтесь стратегическим планированием, это не ваш конек, – холодно осадили его.

– Я бы не хотел допустить такую ошибку снова, – изобразил раскаяние Кочетов.

– Хм… Могу только порекомендовать внимательно смотреть, как общаются люди между собой, – подумав, решил сказать представитель госбезопасности. – И если сын аристократа начинает бегать по распоряжениям простолюдинов из собственной команды… делайте соответствующие выводы.

– Был кто-то инкогнито? – сжал кулаки Олег.

– Многие знания несут многие печали, верно? Давайте сосредоточимся на нашей миссии и не допустим, чтобы раковая опухоль кланов убила нашу любимую страну. Пусть живут красиво и ярко, живут для себя, не оставляя потомства. Этого хочет ваш отец. Думаю, если вы добьетесь успехов… – многозначительной паузой обозначил намек мужчина. – Он об этом узнает.

– Я все сделаю, – фанатично кивнул головой Питер Джексон.

Девичьи пальцы скользили по холодному стеклу, выводя на запотевшей от дыхания поверхности отражение мыслей в символах и абстрактных рисунках.

По ту сторону рамы заливали окна потоки воды, укрывая за дождевой завесой потускневшие краски домашнего парка: желто-черного, с редкими вкраплениями фиолетового и белого – поздних осенних цветов.

Казалось бы, ничего не разглядеть. Но девушка продолжала всматриваться в глубину сада, видя в смазанных образах не кусочек наступившей осени, но часть памяти. Приятной, судя по легкой улыбке на ее устах.

Из глубины дома доносились грустные отзвуки фортепиано. Более – никаких звуков. Разве что редкая капля стучала по желобу.

На короткое время, под аккомпанемент открываемой двери, мелодия в комнате становилась громче.

Но девушка не отходила от окна. Не повернулась она, и когда за спиной демонстративно громко раздались шаги.

– Ника, надо поговорить. – Голос отца был строг, он не потерпит непослушания.

В слабом отражении стекла удалось разглядеть выражение лица, напряженную осанку и несколько раскрытых конвертов в руке, украшенных гербовыми печатями. Он был явно недоволен.

– Да, папа.

Пальцы девушки сплелись у живота, локти прижались к бокам, фигура выражала смирение. Только легкая улыбка никак не сходила с ее губ, но это видел только дождь.

– Нам отозвали все приглашения, – сухой голос, пытающийся казаться строгим, на мгновение окрасился волнением и тревогой. – Я не смог добиться прямых объяснений. Ника, что произошло на турнире?

– Ничего…

– Дочка, если тебя посмели обидеть… – Сильная ладонь осторожно легла ей на локоть.

– Это не связано со мной.

– Тогда что случилось?! Почему все брачные договоренности рассыпались прахом? Почему на мои звонки отвечают секретари, а первые лица всегда заняты?!

– Они просто боятся.

– Чего?! Позора?!

– Его, – повернулась к нему дочь со спокойствием и светлой грустью.

– Кого – его? – растерялся отец.

– Императора тигров… И медведей.

– Достойный юноша? – осторожно уточнил он, осознав, что имя спрашивать бесполезно.

– Возможно, – со странной неопределенностью ответила Ника. Раньше она была куда категоричней в оценках.

– Есть какие-то планы?

– Ну, нужно будет подождать лет пять, ведь ему всего тринадцать, – рассудительно произнесла она.

– А потом? – задержал дыхание отец.

– А потом я его задушу голыми руками! – прорычала она, пнув коробку с мороженым возле стены с задорным названием «Лиз-Ника!» в две строчки.

В которой не было ровно одного пломбира.

Мягкая подвеска лимузина, призванная сделать путь приятным и легким, откровенно бесила Сергея Михайловича Долгорукого ощущением неподвижности. Даже проплывающие в окне картины пригородной застройки не создавали эффекта движения вперед. Тело жаждало действия, но было вынуждено терпеливо дожидаться завершения пути.

Впрочем, в последние дни его откровенно раздражало все. Ощущение безнадежного опоздания, поселившееся двумя днями ранее, когда в госпитале не оказалось Самойлова Максима, царапало нервы. Слуги, опасливо отводя глаза, уверяли, что тот сбежал сам.

Представитель СБ госпиталя невозмутимо доложил, что за час до побега о скором визите в больницу сообщила августейшая канцелярия, не уточнив имени гостя. Представитель был против, но директор госпиталя воспользовался правом последнего слова, а до старших Долгоруких, занятых приготовлениями в Суме, дозвониться не удалось. Его вина в побеге, безусловно, тоже есть, но никто не знал, что будут сожжены электронные замки на дверях и окнах, а госпиталь – не режимный объект, чтобы ставить под окна автоматчиков.