Вероника Мелан - Джон

Обидься я тогда на отсутствие от нее звонка, и все – теперь сказала бы: «Не приходи, я занята». И, наверное, даже нашла бы занятие, чтобы оправдаться в собственных глазах – загрузила бы себя полезными делами – не притворилась, но на самом деле оказалась бы занятой. На поселившуюся внутри печаль старалась бы не обращать внимания, сопливилась бы по утрам – не сильно, но чуть-чуть, – сваливала бы все на сезонную аллергию, пила бы малиновый чай Клэр литрами. А, сидя за одной партой с Тайрой, старалась бы гнать прочь чувство, что я менее способная, менее талантливая и, значит, как следствие, менее любимая ученица Дрейка. Продолжала бы выслуживать его любовь, доказывать себе, что чего-то в этой жизни стою, надрывать, пока не надорвется совсем от добрых дел, спину.

Вот такая она – обида. Не отпусти ее, и сломает жизнь. Громко ли, тихо ли, все одно – сломает.

Я могла бы обидеться на нее – на Тайру – за отсутствие звонков или же на самого Дрейка за то, что он умнее, сильнее, могущественнее. За то, что часто отсутствует дома, иногда язвит, далеко не всегда звонит и о чем-либо предупреждает. Могла бы заполучить гору комплексов от того, что не умею готовить так же хорошо, как Клэр, что несравнимо менее вынослива, нежели другие члены отряда. Могла бы обидеться на мать за то, что та не пожелала «переселиться» и жить рядом с дочерью, или продолжать носить в себе униженность из-за рано ушедшего отца.

Стрессы – это просто. Один всегда тянет за собой другой, и совместно они наматываются в такую проволочную и колючую катушку, которую после очень сложно размотать, и только тело – оно одно – все старается и старается о чем-то сигнализировать, предупреждать, взывать.

Моя спина больше не болела, а нос не тек.

И этим утром приходу Тайры я радовалась так сильно, как никогда ранее, – безо всякой зависти рассматривала фото, слушала ее саму, впитывала подробности о месте, в котором никогда не бывала.

Обо мне вспоминали. Меня любили. По мне скучали. Мне хотели позвонить.

– Спасибо за эти две недели, Дрейк, – прошептала я, чувствуя, как остывает в руках кофейная чашка. – За то, что научил, разъяснил и показал.

И еще за то, что этим вечером я смогу прижаться к его теплому плечу и в полной мере позволить себе прочувствовать, насколько сильно любима. Без обид, без комплексов, без ненужной внутри необъяснимой печали.

И за то, что я научилась не бояться будущего.

Едва я собралась уходить от ограды, чтобы вернуться в дом, как почувствовала, что они сидят на траве за спиной – Смешарики. Смотрят на меня и на ижму. Хитрые и довольные.

И потому повернулась к ним с ухмылкой.

– Ну, что, будете признаваться, что это был за джем такой? Ведь нахитрили вы чего-то – зуб даю. Не просто так вы подарили ту баночку Эльконто.

– А-роший. Жем. Кусный.

– Вкусный-то, может быть, и вкусный. Но однозначно с подвохом. Вот только с каким?

– С-ладкий. А-лезный. Ля си-лы.

– А имя у него – вашего джема – есть? Ну, там «вишневый», «малиновый», «клубничный»?

– Есь.

Прежде чем ответить, они загадочно мерцали желтыми глазами.

– Жем. Дри-стан.

Дристан?

ДРИСТАН?!

Едва ли они могли сообщить мне более говорящее само за себя название.

В дом я влетела на всех парах, отыскала телефон и тут же набрала номер Эльконто.

Прошло три дня, уже прошло три дня – он, наверное, его съел…

– Дэйн! Дэйн! – заорала я в трубку, как только снайпер ответил. – Тот джем, помнишь? От Смешариков – не ешь его! Они сказали, что это джем «Дристан» – от него потом с толчка не слезешь!

«Уже не слез, – ответил он мне. – Но не я, а все мои сотрудники в штабе».

А дело было следующим образом: той же самой ночью после дня рождения Дэйн поднялся с постели для того, чтобы попить воды. Спустился в кухню, где на столе стояли мелкокалиберные подарки, сложенные в ожидании распаковки, подошел к раковине и только тогда понял, что забыл включить свет. Забыть-то забыл, но в кухне светло – почему?

Вот тогда и увидел подаренную Смешариками банку джема.

– Кхм, светящуюся банку джема. Ди, ты, правда, думаешь, что я стал бы ее есть? Да ни за какие коврижки! По мне, все, что светится или покрыто плесенью, – не для рта. Ну, не для моего. И я отнес ее в штаб. Отдал ребятам, решил посмотреть, что будет…

И было многое.

Почти на двое суток штаб Уровня: Война в полном составе встал. Точнее сел. Занял все свободные толчки и навонял так, что Дэйну, на сорок восемь часов целиком и полностью принявшему командование на себя, пришлось сидеть в противогазе и не снимать его даже для перекусов, которые, как и многое другое, пришлось отменить.