Олаф Стэплдон - Разделенный человек

Мне пришлось возразить, что какие бы фокусы ни выкидывали мои эмоциональные привычки, я вполне эмансипирован. Виктор стал рассказывать дальше.

– Номер два, – говорил он, – была гораздо старше. Она для меня много сделала. У нее был стиль, и мне она придала стильности. Каждый из нас был музыкальным инструментом, на котором другой исполнял свою партию в сексуальном дуэте. Какое-то время это было изысканным удовольствием, и я никогда ее не забуду. Но потом мы стали узнавать мысли друг друга. А у нее, как у многих художников, на уме было одно искусство – в данном случае, искусство любви. Сперва мне было все равно. Она была так непревзойденно хороша в прикосновении, голосе и взгляде, что целую неделю я провел в каком-то экстазе. Что творят прикосновения, от зефирно-нежных до вспышек высокого напряжения! А тоны голоса? Они как пальцы, перебирающие клавиши наших эмоций! А взгляды! Легкие, легчайшие движения губ и век! Но я сбился. Что я хотел сказать… но понемногу я снова стал соскальзывать в сон. Однажды ночью я и в самом деле заснул с ней. Прежде я бодрствовал, пока она спала, и мой разум облетал целый мир. Та сонливость стала мне предупреждением. Я заметил, что даже днем живу в полусне. Ум притупился, ее образ вмешивался в мои размышления. Ее голос целый день пел у меня в ушах. Вспомнив ощущение ее тела рядом с моим, я ахал, словно погрузившись в горячую ванну. Я жаждал наступления ночи. Я видел, что запутался в собственном эксперименте, но мне было все равно. Такова жизнь, говорил я себе. Но день ото дня мне становилось страшнее. Наш дуэт утратил долю прежней изысканности, но и тогда я не мог от нее оторваться. Я чувствовал, что хочу от нее чего-то такого, чего она дать не могла. Я говорил себе, что она, хоть и прекрасно владеет техникой, не настоящий творец. Но однажды ночью, вместо того чтобы заснуть вместе с ней, как случалось в последнее время, я остался в полном сознании и отчаянно размышлял обо всем этом деле. Она спала, я слушал ее дыхание. И тут меня осенило. Не мистическое откровение, а прозрение, к чему ведут мои опыты. Знаешь старые загадочные картинки – густой лес, скалы, а тебя просят «найти краснокожего». Ты ее вертишь так и этак, но видишь все одно и то же. А потом, вот он, в натуральную величину и отчетливей собственной ладони. Ну, вот так для меня опыты последнего времени сложились в новую картину – в картину сути. Я вдруг осознал, как отчаянно одинок. Я осознал с ужасающей ясностью, что, несмотря на все общие восторги, мы были разделены, как полюса земли.

Нет, это дурная метафора, потому что полюса – это два конца одного предмета, а мы на самом деле не были одним. Конечно, у нас сложился идеальный любовный дуэт, но глубже него мы не были одним целым. Это дело не выражает глубинного единения. Мне явилось что-то вроде видения того, каким должно быть единение. Я представил себя в постели с той, которая мне нужна. Все чувства были бы совсем иными, и любовь была бы идеальной не только в технике, но и в сознании. Телесный союз выражал бы единство, как бы сказать… духа или личностей. Я хочу сказать – каждая душа вносила бы свой вклад в другую на каждом уровне; взгляд на мир под двумя разными углами, но единой душой давал бы подобие стереоскопического зрения. И чем дальше отстояли бы друг от друга точки зрения, тем лучше, лишь бы взгляд сливался воедино. Так Бог, если он есть, должен видеть мир со всех возможных точек зрения, и все же цельно. И человеческая любовь (я о настоящей любви) должна быть его малым подобием. Откуда я знаю? Откуда я знаю, если не любил? Должно быть, экстраполирую тот опыт, что у меня есть. Например, знакомство с тобой, чудаком этаким. Так вот, назавтра я высказал все это своей второй, в надежде, что нам это что-то даст. На словах она согласилась, но на самом деле вовсе меня не поняла. Так что союз распался, оставив меня немного богаче прежнего, но ужасно перекрученным и отчаянно одиноким – изголодавшимся по тому, что мне недоступно. И теперь я понял, что неверен был сам подход. В старых условностях все же кое-что есть: если бы только они не были такими жесткими и чопорными, не сплетались так сильно с чистым снобизмом. Я что хочу сказать: люди держатся в сексе морального кодекса (или прикидываются, будто держатся) не потому, что видят его правоту, а из боязни лишиться касты. И, возмущаясь против нарушителя этого кодекса, они обычно не столько оскорблены морально, сколько мстят тому, кто престал быть одним из нас и должен быть изгнан из стада, как паршивая овца.