Александр Тихорецкий - Три шага к вечности

Конечно, паскудно вот так, ничтоже сумняшеся, как снег на голову: а вот у меня проблемка свежая – не посмотрите. При том, что в Городе человек уже несколько месяцев, а ты так и не нашел времени заехать, перекинуться парой слов. Ограничился дежурным звонком, промямлил в трубку что-то абстрактно-дежурное, и все на этом. Будто бы и не было юности, дружбы, разлук, свадеб, смертей, побед, поражений, десяти последних лет. Потом, правда, пересеклись все-таки в мартовском оттепельном парке, побродили по аллеям. Покормили голубей, обменялись анекдотами. Выпили по рюмке в каком-то незнакомом и чужом баре, также буднично разъехались. Каждый при своих, никто ни в чем не виноват. И что это было, сухой остаток? Перемирие или рекогносцировка? Стали взрослее, умнее? Хитрее? Мудрее?

Две жизни, две правды легли на чаши весов, оплывает золотом свечка, – Господи, Тарновский! столько лет прошло, а был ли мальчик! Может, выдумалось все, пригрезилось? Сложилось из конспирологического обыденного хлама? Хотя. Даже если и не придумалось – стандартная ведь история: пубертатный максимализм, инверсия в антагонизм-дружбу, симбиоз с элементами войны и предательства – чего убиваться, комплексовать. Живут же, здравствуют тысячи и тысячи, миллионы с таким диагнозом, до ста лет доживают, дружба вообще – изнанка и канва измены, полигон для внутривидовой борьбы. С недопуском посторонних и взаимо-охранением от внешних угроз. Вот и сейчас Колька даже и пальцы гнуть не стал, даже для проформы. Хотя и мог, конечно; в таких случаях – сам Бог велел.

Так что, игра продолжается? Новый уровень? Что, вообще, происходит на белом свете?..

Сарказм облил, разлепил губы усмешкой. Ну, просто пан-модератор, титан мысли какой-то! Какую декорацию воздвиг! Дружба-симбиоз, с элементами войны. А сам струсил элементарно, скис, – ну и побежал искать протекции, прошлым торговать. И память – как услужливый официант: вот вам, телефончик, пожалуйста, звоните, не стесняйтесь…

Да плевать! На все, на всех! – неожиданная апатия вдруг обрушилась, смяла-скрутила; Тарновский застыл в кресле, уставившись в одну точку, не в силах пошевелиться, отвести взгляд. Будто та самая крохотная частица, тот самый атом, застывший на краю цепной реакции и покорно ожидающий последнего импульса. И уже все равно, что будет дальше, и как все сложится; будущее не принадлежит ему – кто-то невидимый, чья-то рука мягко, но властно приняла, убрала, спрятала. Подменив, оставив взамен несколько секунд абсолютного вакуума, того, чего так не хватало всегда и что нужно сейчас больше всего – тишину, бездумье, покой…

Импульс скользнул хрустальной змейкой, бесшумно и легко, словно игрушечная, дверь в кабинет отворилась, и Тарновский увидел застывшего на пороге Костика.

– Рад видеть тебя, Александр Валерьевич! – Костик шагнул в комнату, раскрыл объятия, и Тарновского слегка замутило при мысли о предстоящей церемонии.

Так было заведено – встречались они всегда весьма преувеличенно, всем своим видом показывая, что это – только прелюдия, разминка и вслед за ним стоит ожидать чего-то уж совсем экстраординарного и из ряда вон. Однако, как правило, после первых пассов энтузиазм выдыхался, и все дальнейшее протекало в рамках вполне себе стандартного и заурядного.

И в этот раз все происходило ровно так же. Они схлестнулись в мощном рукопожатии, обнялись, закружились по комнате, не разжимая рук, похлопывая спарринга по спине, наконец, отстранились, чтобы осмотреть (Тарас Бульба и сыновья) друг друга. Тарновский симулировал благодушие, скользнул взглядом – так и есть, содержание определяет форму – пропал Калабухов дом. Поплыл Костик, раздался; лицо, когда-то открытое-доброе-располагающее, витрина искренности и благородства постарело, подурнело, обрюзгло.

Вслед за Костиком в комнату вошел Широв, его нынешний компаньон, бывший спецназовец, тоже высокий, сильный, скупой в словах и движениях, примерно ровесник Костика, но более моложавый и подтянутый, с остатками военной выправки. Вид у него был спокойный, серьезный и сосредоточенный. С ним Тарновский просто поздоровался, бросив кисть в сухое, короткое, в меру крепкое рукопожатие.

Они расселись и несколько минут, как и положено, разговор вертелся вокруг налогов, аренды, глупостей правительства и казусов законодательства – стандартный треп, разминка перед схваткой. Первым перешел к делу сам Тарновский – встреча в его планы не входила и проходила сейчас поверх времени, отведенного на другое.