Сенпек попросил у водителя сигарету, потом с неким самоуничижительным удовольствием выкурил ее, наказывая себя за малодушие. Мысли Марка заняты новым законом и печатью, поставленной в паспорте. Теперь казалось, что синие чернила выгравированы на внутренней стороне век. Зевнув и откашлявшись после дешевого искусственного табака, он еще раз посмотрел на круги и прямоугольники солнца на домах и вспомнил картины ИИИ и изображенных на них угловатых натурщиц. Лицо мертвого художника выплыло из-за угла здания, и Марк слегка испуганно вздрогнул.
Зазвонил телефон, Сенпек увидел на экране самодовольно улыбающегося литературного агента. На фотографии она попалась ему в момент ее очередного запоя в компании малознакомых друзей и зубного порошка. Губная помада у нее размазалась по щекам, хотя сто лет уже как придумали нестираемую губнушку. А рядом с ней только молодчики с голыми торсами, едва немногим старше ее старшего отпрыска. Марк был почти уверен, что такие загулы стали одной из причин ее развода и запрета видеться с младшим сыном. Она почти на десять лет старше Сенпека, а каждый ее новый любовник обычно на десятилетие его младше. Почти все они ― будущие «литературные гении», решившие найти иной выход (или вход) для своей гениальности.
Саркастично поздравив Марка с поставленным крестом на литературной карьере, Агент секунду помедлила, а потом потребовала вернуть аванс за его «роман столетия». Аванс, который Сенпек пропил и прокурил несколько месяцев назад в каждом баре и ночном клубе О. Бровь у Марка нервно вздрогнула.
– У нас же контракт!
– Ох, ну надо же! И? Закон, что ли не читал, мой мальчик, ― проговорила она, фоном при этом что-то жуя. Она всегда называла его «мой мальчик», когда у нее были дурные вести. Словно он заменил ей сына. ― Твои слова теперь не нужны.
Глубоко выдохнув, Ильза Матвеевна назначила ему крайний срок до конца недели и закончила звонок.
Марк выругался, поймал взгляд водилы в зеркале, плюнул в открытое окно. Со стекол исчезло солнце, наступил вечер, включились фонари, стали ярче неоновые всплески и голограммы. Прохожие врубили новый городской камуфляж, чтобы не затеряться в серости толпы, стать заметнее.
Квартира Приятеля пустовала, зияя черными окнами, и Марк назвал таксисту новый адрес, попутно рассматривая нацарапанное над стеклом на дверце такси слово «убийца».
***
Марк долго звонит в домофон Виктора Корока. Над сталью двери мигает маяком в ночи трубка галогенной лампы, переливаясь разными цветами каждые несколько секунд. Когда Корок нажал кнопку коммутатора у себя дома, впуская позднего гостя, компьютерный голос из спрятанного где-то в косяке динамика приветливо пригласил зайти.
Только оказавшись в подъезде, Сенпек задумался, не слишком ли поздно приехал, наверное, Виктор сейчас храпит, уткнувшись в подушку или плечо любовницы, которую обаял знанием множества фактов из жизни знаменитостей, особенно тех, о ком написал книгу. Голос Корока бодр и не ко времени весел. На пороге он встретил Марка широкой улыбкой, обнажившей белоснежные зубы. Он в домашнем халате, усеянном символами различных мировых валют, его волосы топорщатся, блестящие от геля или чего-то еще, что придумали недавно, взамен запрещенного чесночного соуса. Он засмеялся, обнимая Сенпека, не позволяя сказать и слова, обдав запахом коньяка и свежих фруктов, а потом, увидев бутылку виски в его руках, крепче обнял Марка, прохрипев, что «знаешь, чем порадовать дядюшку Витю».
Пятидесятилетний биограф провел его внутрь квартиры и втолкнул в гостиную, усадив на мягкую подушку с синтетическим наполнителем, лежавшую на полу. Гостиная заполнена множеством писателей и художников. Несколько музыкантов, едва знакомых Марку, лежали на ковре, похрапывая в ореоле пустых бутылок водки. Кивнув и поприветствовав всех, он заметил Нирвану Иванну, Корина Нолоу и Елисея Фельцер-Конева, автора любовных романов о «нравственных девушках», любителя молодых поклонниц и зубного порошка. Втроем они устроились на полу вокруг журнального столика, как у первобытного костра предков, подложив подушки, и Корин Нолоу протянул Марку бокал коньяка. На столике кривыми башенками навалены тарелки с закусками и запретные книги, видимо спасенные из закрывающихся книжных магазинов или тех древних лавочек, устроивших распродажу, оставив путеводители и энциклопедии. Среди буйствовавшего веселья их сумрачное трио устроило поминки по ИИИ, по Художке и по своему будущему.
Читать дальше