Кирилл Берендеев: Темная сторона

Или мне так показалось. В тот миг как блеснула опустевшая цепочка, Аня застегивала куртку, поскольку путешествие наше подходило к концу. Едва машина остановилась, девушка открыла дверь и выбралась наружу. Получив деньги, женщина обернулась ко мне и медленно произнесла:

- Поосторожнее, молодой человек, - машина тотчас же стартовала с места и умчалась в сторону Комсомольского проспекта, унося с собой все прежние прожекты и решения, связанные с несостоявшейся встречей в Лефортово.

Аня подошла и взяла меня под руку.

- Тут недалеко, - сказала она, кивая в сторону домов довоенной постройки. - Вон в том дворе.

И повела меня к невысокой ограде, опоясывавшей дома. Я последовал за ней, а когда она ускорила шаг, поспешил перейти с адажио на аллегро, затем, едва мы прошли сквозь удобно расположенный проем в ограде на территорию двора, и на престо.

В еле ползущем лифте, шахта которого частично находилась в эркере в одной из стен дома, она позволили мне снова себя обнять; закрыв двери и нажимая кнопку, она прижалась ко мне всем телом и не оставила выбора. Когда лифт добрался до нужного этажа, я уже не думал ни о чем другом, кроме предстоящей миссии, к которой, чем ближе она становилась, относился все более скептически. И когда дверь, заскрипев, открылась пред нами, сначала внешняя, а, затем, и внутренняя, мне была предоставлена новая возможность, но воспользоваться ей и поцеловать Анну в бледные губы я отчего-то не смог.

Если она и заметила это, то лишь оттого, что я неожиданно замер в ее объятиях. А она требовала действий, ей нужно было спешить, и она спешила и торопливо стянула с меня шарф, и повесила черное пальто на плечики, и взяла за руку, и повела за собой в комнату, и захлопнула за мной дверь, отрезая пути к отступлению.

И я не противился более. Я принял ее нетерпение и ее страсть и постарался заразиться ею. До той минуты, пока за мною не закрылась дверь спальни, я не чувствовал ничего, кроме дружеского расположения и участия, теперь же, когда ее щеки пятнами порозовели, когда она протянула ко мне руки и позвала коснуться обнаженной груди, я не чувствовал вообще ничего.

Но и отступить не смог. Ее тонкая фигурка, ее низкие плоские груди, и мальчишеские бедра, и золотистый пушок лона до странности безумно притягивали меня. Притягивали, но не волновали, как не волнует уже нечто, с детских времен ночною грезой оставшееся в памяти, увиденное или придуманное и теперь вот смутно припоминаемое, за давностью лет по-домашнему знакомое и приятное в сумбуре снов, проведенных на правой стороне.

Она упала на постель и раскинула объятия, и приняла меня в них.

И соприкоснувшись с ее телом, ощутив его запах вновь смутно знакомый, тотчас же, словно и в самом деле вернулся во времени назад, в далекие подростковые годы, почувствовав себя неопытным юнцом, которому все происходящее - впервые, и волнение и боязнь ошибиться и не показаться тем, кем должно и так хочется быть, становились для меня превыше влечения. Я чувствовал ее обручем сжимающие объятия, слышал ее стоны и вскрики; волны, спазматически проходящие по ее телу в противоход, потрясали нас; она горела, жаждала, понуждая меня выбиваться из сил, страсть захлестывала ее, накрывала с головой... и бессильно разбивалась, где-то бесконечно далеко от меня.

Я старался и доводил ее до исступления и чувствовал как ее пальцы впиваются в спину; я старался не смотреть ей в лицо, уткнувшись в подушку, в рассыпавшиеся гидропиритные волосы, пахнущие чем-то синтетическим, старался вспомнить, воспроизвести в памяти ту девушку, с которой у меня все получалось, все, кроме совместной жизни, давно, два года назад, пытался, но никак не мог; неровное дыхание и вскрики и извивавшееся подо мной тело было чуждым, и картинка, столь любимая прежде, едва обозначившись, билась на осколки и исчезала. Мой мозг точно покрылся изморозью, застудившей желания, все мои попытки растопить его приводили лишь к новым студеным порывам.

Она протяжно, точно раненая стрелой, ворвавшейся ей в живот, закричала, изогнулась с неожиданной силой, едва не сбросив меня и, враз обессилев, вновь разметалась на подушках. А я, не в силах остановиться, задыхаясь под громогласное биение бешено стучавшего сердца, продолжал бороться с оледеневшими чувствами. Анна не воспринимала меня уже, ее руки разжались, я остался один.

Едва слышно она произнесла, точно в беспамятстве:

- Нет, ты невозможен. Сколько можно... нет, если хочешь, давай еще раз.