Игорь Росоховатский: Наследство [= Тайна профессора Кондайга]

У Хьюлетта сильно закружилась голова. Он откинулся на спинку кресла. Кабинет окрасился в багровый цвет. Хьюлетт видел огонь и кровь на полу, на стенах. Сверкало оружие. Кого-то убивали, кто-то звал на помощь. Из тумана появились две маленькие человеческие фигурки. Хьюлетт видел их удивительные, прекрасные лица. С горы, поросшей оранжевыми кустарниками, скатилось многолапое металлическое чудовище, а люди почему-то застыли на месте и не смогли бежать от него. «Что с ними будет?» — отчаянно подумал Хьюлетт.

Чудовище сверкнуло глазами — это были яростные человеческие глаза — и метнуло молнию…

Затем видение рассеялось, исчезло, как мираж. Учащенно дыша, Хьюлетт рукавом смахнул пот со лба. Его взгляд упал на окошко регистратора. Фиолетовый луч замедлил свою пляску.

«Что это означает?» — думал Хьюлетт. Ему отчего-то стало страшно.

— До вечера, Хью!

— До вечера, Эми! Поцелуй за меня малыша.

Он медленно опустил телефонную трубку на рычаг. Лаборант, увидя выражение его лица, неопределенно хмыкнул и стремглав побежал куда-то, верно, сплетничать о папаше Кондайге. Хьюлетт подмигнул себе. Пусть сплетничают, если это может их позабавить. Тут ничего не поделаешь. Говорят, что когда мужчина впервые становится отцом, он глупеет от радости. А уж если это случается, когда мужчине перевалит за сорок, процесс, как видно, идет слишком бурно.

Хьюлетт поспешил укрыться в своем кабинете и здесь улыбнулся во весь рот. Тут не было непрошеных свидетелей, разве что регистратор запишет на ленту его необычные мысли и настроения.

Он вспомнил своего малыша Кена, розового здоровячка с ямочками на щеках. «Вылитый отец», — говорили соседи. «Даже нос свернут на сторону, как у тебя», подшучивала Эми. Хьюлетт был рад и тому, что малыш столько весит, и что у него прекрасный аппетит, и нос слегка свернут на сторону, как у самого Хьюлетта.

Всякий раз, причесываясь перед зеркалом, Хьюлетт вспоминал деда, на которого был похож. Последним обстоятельством он был очень доволен с самого детства. Это связывалось со многими преимуществами. Он один из всех внуков имел право играть прокуренными трубками деда, проводить пальцем по острию его кортика, Да и вообще разве не восхитительно походить на деда — изящного великана с тросточкой, с косыми, чуть кудрявящимися бачками на смуглом смеющемся лице.

Жаль только, лицо у Хьюлетта было подпорчено — правая половина заметно больше левой…

«Когда человек начинает сравнивать себя со стариками и детьми, — это может означать только одно: он стареет», — сказал себе Хьюлетт, но и это не могло омрачить его радости. Совсем не хотелось приниматься за дело, а до конца рабочего дня оставалось еще два часа, не считая пятнадцатиминутного перерыва на чай, во время которого обсуждаются все новости.

Хьюлетт не спеша вынул из сейфа дневник, прочел последнюю страницу и направился к новому приемнику № 43, в десятки раз более чувствительному, чем № 18, неспособный регистрировать излучения более слабые, чем излучения мозга.

Черная бесконечная лента выползала из регистратора, извивалась, вытягивалась, входя в приемное окошко анализатора, как нитка в ушко иголки. За полтора года работы с этим сверхчувствительным приемником Хьюлетт Кондайг успел кое-что узнать и в соответствии с этим дать ему название «РИ» — регистратор информации. Он установил, что не только человеческий мозг, но все организмы и все предметы, металлы, деревья, волны моря излучают нейтринные потоки определенной мощности и частоты, как бы свои особые волны. Каждое возникшее в них сочетание атомов, движение электронов, изменение атомных ядер раскачивает фиолетовый луч регистратора, оставляя на ленте свой «автограф».

Таким образом, регистратор записывал все происходящее во вселенной, насколько позволяла его чувствительность.

Хьюлетта начало знобить, лихорадить. Кабинет быстро окрашивался в багровый цвет. Хьюлетт знал: сейчас возникнет кошмарное видение. После того, первого раза видения повторялись — и всегда он видел огонь и кровь.

За окнами кабинета вспыхнуло зарево, стекая алыми струйками по стеклу. Кто-то дико закричал. С горы катилось многолапое чудовище, люди стреляли в него. Теряя сознание, Хьюлетт рухнул навзничь. Его тело сотрясалось, голова колотилась о пластмассовый пол…

Осень неслышно вступала в киевские парки. Тронула позолотой листья деревьев, слегка затуманила высокое небо, покрыла его синюю эмаль легкой испариной. И на этом матовом фоне хорошо выделялся стремительный угловатый росчерк птиц.