Игорь Росоховатский: Обратимость [= Закон обратимости]

— Вы хотите доказать? Доказать, что возможно воспроизведение прошлого?

— А вы полагаете, что если человек научился записывать и воспроизводить звук, изображение, мысли и чувства, как в кино, например, то в природе ничего подобного не происходит? Да, я хочу доказать, что природа записывает и хранит любое движение, каждый вариант мира со всяким изменением, с перестановкой электрона на атомной орбите, с новым излучением. Временные потоки уносят слепок за слепком все варианты мира. И когда они пересекаются, наблюдатель, находящийся в одном потоке, способен видеть другой. Так, с лодки, плывущей по одной реке, иногда удается увидеть ручей, текущий в обратном направлении…

— А трансформация? Переход одного в другое? Лев выпустил свои когти. Но мышь уже не боится его, и, следовательно, по известной пословице, она становится львом, а лев — мышью.

— Трансформация происходит. Но всегда сохраняется возможность обратного процесса. Если найти механизм включения «воспроизведения», подобно тому, как я случайно наткнулся на него в сторожке, начинает действовать закон обратимости.

— Нет такого закона, Сергей Евгеньевич. Это ваши выдумки.

Он говорит строго, каждое слово падает гулко, как гирька на чашу весов. Фонды, планы — все в его руках. Я это знаю. Но знаю и то, что больше не отступлю. «Ни за что и ни перед кем!»

…С той поры и потянулась моя научная одиссея: споры, диспуты, обсуждения, на которых «избивали» меня так, что места живого не оставалось, и мои теоретические построения трещали по всем швам. Председатель секции, большой друг Ивана Спиридоновича, ткнул пальцем в описание аппарата и сказал, будто припечатал: «Построить невозможно. Принесите схему».

Обратился я к инженерам, а они подтверждают слова председателя: «Невозможно. Такой аппарат работать не будет». Энергетики: «Да он съест энергию пятерых АЭС».

Пришлось срочно переучиваться в инженеры, в конструкторы и самому разрабатывать схему. На секции вынуждены были признать сквозь зубы: «Ну что же, схема надежна, но построить аппарат невозможно. Ни один известный нам материал не выдержит таких перегрузок».

Засел я за материаловедение, за физическую химию, за химию полимеров, нашел молодых ребят из общественного КБ при политехническом институте и вместе с ними и с клубом молодых рационализаторов на заводе «Физмаш» построили экспериментальный образец.

А уж демонстрировал я его сначала в Доме журналистов перед сотрудниками нескольких редакций. Набрался наглости и притащил аппарат в Дом науки и техники.

А когда пресса шум подняла — помните? — пришлось и самым упрямым противникам запоздалое «добро» давать. Так я и начал становиться тем, кого вы знаете сегодня как выдающегося ученого. Вопреки всему я сформулировал Закон обратимости, описал механизмы записи и считывания и построил первые аппараты, позволяющие восстанавливать прошлое.

Многие удивляются и спрашивают, как мне удалось столько совершить за одну жизнь. Но я сделал это не за одну, а за множество жизней, одна из которых продолжала другую.

И самое главное — в них больше не было впустую потраченных мгновений. После тех ночей в сторожке я стал другим, научился ценить каждое мгновение, творить его таким, чтобы потом не пришлось стыдиться себя. Часто нам кажется, что впереди очень много времени и все еще можно изменить. Да, впереди реки и моря времени, но творить добро нужно сейчас, немедленно. Ибо каждое мгновение остается в памяти природы таким, каким ты его прожил, сотворил. Его можно извлечь, повторить. Но изменить нельзя. Оно остается неизменным на все миллионы твоих жизней — навечно. Оно — и с ним ты.