Владимир Мазья - 007 и черные дыры [litres]

Вскоре, после часа ночи, было решено, что пора спать. Все уже было собрались разойтись по комнатам, как внезапно через окно лёгкий морской бриз, обдувавший нагретую за день гору, принёс отчётливый запах дыма. Встревоженные хозяева немедленно выбежали на порог, где их поджидало неожиданное зрелище, способное напугать любого смельчака. Снизу по склону горы к ним приближалась широкая полоса огня, жадно пожиравшего кустарник. По-видимому, она распространялась от самого пляжа. Над усадьбой уже летали искры.

Казалось, отступать было некуда. Однако, переглянувшись, кошки и коты мгновенно сообразили, что единственное место спасения – это каменный сарай. Кац притащил старую лестницу и прислонил её к стене сарая, что позволило беглецам перебраться через окошко в прохладное тёмное помещение. При свете карманного фонарика Агента 007 им удалось быстро освободить крышку от кучи книг и откинуть её, после чего, крепко держась за лапы, 007, Молли, Кэт и Кац влетели в чёрную дыру. При этом 007, прежде чем нажать на стартовую кнопку, передал телепатической камере название пункта назначения: Иерусалим!

Полагаю, никто не сомневается в том, что поджог и был терактом, задуманным коварным подполковником. Удар должен был выглядеть грандиозно. Чтобы обеспечить присутствие зрителей, Очкарик арендовал для круиза вдоль берега экскурсионный теплоход. Билеты на корабль распределялись исключительно среди кошкоедов и шли нарасхват. Тарахтение мотора именно этого судна и слышала Молли незадолго до пожара.

С корабля бросили якорь, и теплоход закачался на волнах, имея берег на правом траверзе 254.

Ночь была на редкость тихая. С берега не доносилось ни звука. Ярко светила полная луна. Лёгкий, едва заметный ветерок пробирал холодком.

Вскоре к берегу приблизилась спущенная с борта тяжело нагруженная шлюпка. На вёслах сидели двенадцать гномов, которыми командовал расположившийся на корме Очкарик. Грузом являлась железная бочка, лежавшая посередине маленькой «галеры» 255. Когда дно шлюпки зашуршало по пляжному песку, подполковник первым покинул лодку. По его приказу гребцы с трудом перетащили бочку на берег, а затем подкатили её как можно ближе к сухому кустарнику. Они установили бочку вертикально и открыли крышку. Внутри была какая-то жидкость, по запаху напоминавшая бензин. Зачерпывая её половниками, гномы принялись поливать кусты. Очкарик, хладнокровно наблюдавший за работой команды, чиркнул спичкой, отчего кусты легко загорелись.

На обратном пути лодку слегка качало, но Очкарик стоял на корме твёрдо, лицом к берегу, и, скрестив ручки на груди, казалось, не замечал качки. Он неотрывно всматривался в берег и выглядел при этом, как Нерон 257, взирающий на пожар Рима. Ему прекрасно было видно, как гору окутал дым, и языки пламени ползли вверх по склону.

Тем временем зрители на корабле переместились на правый борт, откуда открывался вид на берег, и направили свои бинокли на горевшую гору. Они, как и сам подполковник, стоявший в лодке, с нетерпением ждали того момента, когда загорится деревянный домик на вершине. И вот долгожданный миг настал: кошачья дача вспыхнула ярким факелом на фоне ночного неба. Было слышно, как взорвался бензобак роскошного «ягуара».

«Тили-бом, тили-бом,

Загорелся кошкин дом» 258, -

вспомнилось Очкарику стихотворение, знакомое с детства. Ему хотелось веселиться, петь и плясать!

Наконец шлюпка пришвартовалась 259к теплоходу, и Великий Магистр ордена гордо взобрался на палубу, встреченный поздравлениями зрителей-кошкоедов. Подполковник был уверен, что переживает счастливейшие минуты своей жизни.

Однако для маленького судна полсотни экскурсантов, капитан и три матроса, дюжина гребцов шлюпки и сам Очкарик – все до одного сгрудившиеся на одном борту, – это было уже слишком! Сильно накренившись, кораблик зачерпнул воду и, пуская пузыри, с задранным килем быстро пошёл ко дну. Спасся ли кто-нибудь из кошкоедов, мне не известно.

Поджог кошачьей усадьбы был осуществлён мастерски. Сгорело всё, что могло гореть. Пожар начался ровно в час ночи и к раннему утру закончился сам по себе.