Валерий Сабитов - Цитадель

— Дядя сделал то, чего не хотел. Но он не потерял мудрость. Он пройдёт, сколько сможет…

— Хорошо. Лу Шань, у нас впереди встреча с теми, кого ты не видел, но с кем общался разумом. Тебе придётся труднее, чем каждому из нас…

— У меня нет другого пути…

Настали дни отдохновения. Остров благодарил своих спасителей.

С рассветов до сумерек голубая лагуна принимала людей.

Погода воцарилась райская, никем не виданная.

Яркое солнце не жгло, а ласкало. Воздух прихотливо менял ароматы: от солёно-отрезвляющего до цветочно-эротического. Вода обнимала материнской любовью, качала детской колыбелью. Солнечного цвета песок грел мягкой постелью. Над головами реяла путаная радуга бабочек.

Четверо безоглядно ушли в нежданно открывшийся мир земной радости, забыв о прошлом и будущем. Лежание на песке, плавание, игры с Ирианом, рыбная ловля на удочки… Завтраки и обеды на каменном столе… Безудержное веселье и женский смех…

Пятый, Лу Шань, не снимал оранжевого облачения, приняв хлопоты хранителя земных потребностей: встречал и провожал посыльных от Шри Джая с ёмкими корзинами, следил за пустым домом, готовил еду, накрывал плоский столовый камень белой волшебной скатертью. У него открылся кулинарный талант, неведомый до сего и племяннице. Бело-оранжевое пятно на берегу утвердилось неотъемлемой частью ежедневного круга наслаждений.

Леран по утрам на час-два уплывал с Ирианом далеко в океан. Однажды они вернулись втроём.

— Знакомьтесь! — крикнул Леран со спины дельфина загорающим на песке.

Мартин и Лия повернули головы, Леда вскочила на ноги.

— Её зовут Элиа, она невеста Ириана. Элиа, скажи людям привет!

Дельфин выпрыгнул высоко в воздух, поднял при падении тучу брызг, окатив Лерана, затем высунул голову из воды и засвистел-защёлкал.

— Элиа говорит, что счастлива. Она любит вас. Идите же к нам…

Леда бросилась в воду и поплыла к Лерану и дельфинам.

— Ириан вырос и стал взрослым, — вздохнула Лия, провожая взглядом Леду, — Эрнест, а ведь созрел не только Ириан и его Элиа. Комиссар, ты замечаешь, что творится с молодыми?

— А что творится? — невинно спросил Мартин.

— Солнце тебе вредно, — рассердилась Лия, — Тебе следует жить в Антарктиде и воспитывать пингвинов. Ты посмотри, какой стала наша Леда! Бронзовая красавица… Грудь, бёдра… Она переполнена жизненным соком. Художников бы сюда со скульпторами…

— Бронзовая она потому, что у неё кровь индейская. Она и родилась красной. Но чёрной, как я, ей никогда не стать. Не всем дано. А грудь? Я слишком стар, чтобы иметь в этом собственное мнение.

Леран соскользнул с Ириана, подплыл к Леде, взял её на руки и посадил на спину Элиа.

— Язык твой говорит одно, а глаза — другое! Ты не стар, ты лицемер, Эрнест. А что ты скажешь о Леране? Зрелый мужчина! Всё юношеское ушло, как и не бывало. Образец для подражания. Где кинорежиссёры? А как они смотрят друг на друга!? Ты и этого не замечаешь?

— Комиссар всё замечает. Ну и что?

— Как ну и что! Они же брат и сестра!

— Ну… — протянул Эрнест, — Этот недостаток преходящий.

Лия не знала о происхождении Лерана Кронина, а Мартин не спешил ей рассказать. Истину всё равно не скрыть, не только Лия, но и Леда всё узнает. Так что всё идёт нормально, в таких делах да в сегодняшней обстановке торопливость не полезна.

— Эрнест, ты перегрелся! Ты слишком много пьёшь вина! Виночерпии дают клятву на трезвенность.

— Придёт время, и я дам такую клятву, — пробормотал Мартин, поднимаясь с песка, — Не понимаю, что я тут с вами делаю. Вы все загораете, а мне зачем? Хорошо, что жена умная, вовремя напомнила.

Он подошёл к камню-столу, разрыл песок со стороны лагуны, поднял влажную тёмную бутыль. Лу Шань откинул салфетку от вазы с фруктами. Мартина проблема видимой невооружённым глазом любви Леды к Лерану и разгорающегося ответного чувства фаэта не волновала. С этим, считал он, полный порядок. Другое беспокоило: истекал срок, отделяющий их от всеземного совещания золотых людей, фаэтов. Первого совещания с участием людей, то есть землян. Всё так перепуталось, усложнилось, что Мартин терялся в значении привычных слов.

А Лерана беспокоил тот же вопрос, но с иной стороны. От него зависело определение точного времени совещания, а он всё ещё не определился с аргументами, которые предъявит братьям. Да и способ убеждения в своей правоте не вырисовывался. Самое главное, — он не находил в себе готовности к предстоящему. И понимал, почему, — не было внутренней цельности, нужной собранности. Чтобы говорить с фаэтами, надо быть больше фаэтом, чем землянином. А с каждым днём, с каждым часом после спасения атомной станции он обнаруживал в себе всё больше земного.