Валерий Сабитов - Цитадель

Конечно, он не станет Агасфером в универсальной одежде фаэта.

Потому что он считает себя человеком.

Не землянином, не фаэтом, а человеком.

Одним из тех, кого называют людьми.

Порыв бури, сорвав часть лёгкой пальмовой крыши, вернул мысль, беспокоящую его несколько последних дней.

Задолго до взрыва жёлтой звезды драконы Йуругу побывали с разведывательными экспедициями и на Земле. Вместе с драконами на звёздных кораблях были и фаэты. Лотосорожденные не хотят помнить об этом. Не все корабли космической разведки возвращались обратно.

Первые фаэты не могли изучить всю земную поверхность.

Первые земляне вполне могут быть потомками фаэтов-разведчиков. В том нет ничего невероятного. Такая гипотеза объясняет очень многое. И единство биологических структур, вплоть до особенностей аппарата наследственности. И сходство некоторых людей с фаэтами по их внутренним, психическим возможностям. И так далее.

Обязательна новая встреча с Игорем Бортниковым. Ведь он — настоящий фаэт, многим превосходящий и Лерана, и Арни. А его держат за муравья-землянина. Их внешние отличия, — результат жизни одной расы в различных условиях.

Солнце и Сириус — неравные звёзды.

Вся идеологическая концепция фаэтов грозит развалиться, если догадка об общем происхождении землян и фаэтов подтвердится. Вот он, тот рычаг, с помощью которого он перевернёт сознание фаэтов. А через них, — и землян. Может перевернуть.

Удар грома, потрясший хлипкие стены бунгало и принёсший ливень, вернул и другую мысль, — понимание собственной беспомощности. Ему не дадут и коснуться того рычага! Что он может один? В принципе ничего не ясно, пусть он и человек.

Ни фаэты, ни люди ему не помогут. Одни не захотят, другие не смогут.

Итак, он пришёл к тому, с чего начал при жизни Барта Эриксона. К полной растерянности среди моря бывших и новых загадок.

Люди надеялись на него, но взамен получили смерть и страдания. Он потерял всех близких землян и не нашёл родства среди фаэтов.

…Внешность «золотого человека»… Жизнь, сила, красота… Можно жить как фараон. Как Арни. А что внутри? И где они, фараоны? И где окажется в скором времени Арни? Да и весь Правящий Совет, в котором он, отторгнутый фаэт, не видит ничего высшего, правящего. Если уж править, то лучшим из всех. А не тем, кто стремится к правлению.

Дом фаэтов, очаровавший его в первые часы, стал чужим домом. И никогда не станет своим, это уже определено. Что-то не так в этом доме. Или — в нём самом. Неужели он так ошибается? От него требуют немногого: отрешиться от земного человечества, не рассматривать его как серьёзный действующий фактор на Земле. Люди, — временщики, им пришёл предел, приговор подписан Правящим Советом.

Если бы не земная память, и не Леда, — может быть, он согласился бы с ними. Но лишь может быть! А не точно! А теперь, — точно не согласен.

Противостоять одному, — немыслимо! Уйти в сторону, — некуда. Переделать себя в угоду Совету, — ни за что! Полное непонимание и незнание…

Но ведь в те времена он, Леран Кронин, говорил потерявшему опоры в себе Барту Эриксону: обратись к первоначалам, к священным текстам. Там, — объяснение всему, там, — ответы на всё.

Они не замыкаются ни на землян, ни на фаэтов. Правящий Совет признал, что фаэты — не всем людям хозяева. И есть в земной культуре такое, что им недоступно.

В религии землян — спасательный круг для него, Лерана. И, возможно, для всех фаэтов, всех землян.

Не было ночи, ибо не отличалась она ото дня. И не было сна, ибо есть чувства, не пускающие человека к нему. И не разобраться в такие минуты, проснулся или не засыпал.

Просто пришло Солнце, а с ним то, что называют просветлением. Потому называют, что оно высвечивает одним разом грани между мигом и вечностью, между преходящим и постоянным.

Реки чистой воды слагаются из капель человеческих слёз, накопленных плотиной заблуждений.

«Нет никакой разницы между фаэтом и землянином! — воскликнул он, — И всё потому, что фаэты тоже плачут».

Пока плачет только один из них, но это есть начало! Пришёл образ: фильтры, устраняя из воды технологические примеси, убирают и нечто невидимое, но наиважнейшее. Так получается не вода уже, а жидкость для употребления. В такой воде нет слёз, она не для человека. Не для землянина и не для фаэта.

Слёзы чистой воды текли по щекам человека Лерана, а губы его шептали молитву Иисуса, не искажённую примесью гордо живущих. И когда закончилось всё, просветление не отступило, оно осталось на вечность.