Валерий Сабитов - Миражи мира Яви

Сближение двух миров. Удвоение земного озера, превращение золота в серебро, а серебра в ртуть. В итоге — снова золото разливанное, озёра искушения. Множатся теперь идолы, золотые тельцы. И ничего небесные айлы противопоставить процессу не могут.

Ефремов сейчас говорит не так. А тогда он лоб свой руками до красноты довёл. И признался:

— Нет, не хватит моих мозгов, чтобы понять такое переплетение.

А ведь — наверняка! — с того мистического вечера, с соприкосновения Нура и Валерия, и пошла привязка писателя Ефремова к иным реалиям-измерениям. Чья тут вина? И причины происходящего столь обширны, что не ухватить, не зацепить главное звено.

Одно понял Ефремов: он крепко замкнут на разветвлённую судьбу Нура. И страшно ему от того.

— В тебе, айл Нур, скрыто великое Чрезвычайное. Не меньшее, чем в Эрланге. Рядом с тобой не будет прохладно.

Странно… Будучи больным и ослабленным, он рвался на передовые рубежи, в окопы пехотные. А получил здравие — и расхотел воевать. Любознательность при нём, никуда не делась. Но в новых условиях что он может открыть или продвинуть? Не потому ли в мыслях чаще задумывается о половой полярности в разумных мирах? И о социализации половых отношений, о гендере. Но сможет ли он стать своим в мире Вёльва?

— Социальный и биологический пол легко входят в диссонанс, — с горечью заметил Ефремов, — И мир человека начинает разваливаться. Женщина не обязана менять мир по своему, женскому усмотрению и подобию. Ей органичнее самоутверждаться в мире мужском. А на моей планете в моё время сложилась гермафродитная культура. Отсюда — не любовь, а игры в неё. Внутренняя деградация…

Потянуло Ивана Антоновича на «идиллические» темы… Нуру тоже стало грустно. Народ Арда Ману — разве далеко он ушёл от этих землян? А деградировать, падать, — всегда есть куда. Будет куда. И он невольно выразил мысль вслух:

— Место, где мне всегда хорошо — Ард Айлийюн.

Ефремов слегка поморщился. Но сомнение выразил тактично:

— Но… Ила-Аджала, возможно, единственное место в… В Галактике… Но ведь не исключены и более высокие формы…

Нур сочувственно улыбнулся. Трудно Ивану Антоновичу перестроиться.

— Айлы о лучших формах не мечтают. Ард Айлийюн есть и будет, пока жив хоть один айл. А в вашей памяти есть момент, за который вы… Который бы выделялся как…

Ефремов покрутил рукой перед лицом, помолчал. И сказал очень тихо:

— Перебираю сейчас, — не впервые, — кадры биографии. И не могу выделить дня, в котором желаю остаться навсегда. А что касается вершин, образцов бытия, — тут мне трудно перестроиться. Нет, я не считал себя атеистом. Искал… Теперь думаю: шёл почему-то по обочинам, не по самой дороге.

— Слишком строго, — отреагировал Нур, — И — зачем искать, если другие уже нашли?

— О-о… О Свитке? Он весь в моей памяти, цитировать могу с любой страницы. Но понимания — нет. Не убеждён… Как преодолеть барьер, которого нет у вас? Нет, не выйдет.

— Но ведь задумался! А если так — барьера уже нет. Я напомню… Это ведь не с нас, не с Ананды началось. А много раньше. Вспомни Коктебель, дни у вдовы поэта Волошина. О чём там думали, мечтали, говорили…

У Ефремова дрогнули пальцы рук; он их сцепил, лицо побледнело. Взгляд сфокусировался на какой-то точке за спиной Нура. Но слова показали, что смотрел он не в прошлое. Точнее, не в своё прошлое.

— О к-красоте, нежданно приходящей и предательски уходящей… То были гиганты, великие пралюди! Эрвин мало помнит. Вот Эрланг… Я подожду. Смена цивилизаций — это ведь и крушение идеалов… Слишком много потеряно — вот где печаль!

Он скрывает не ту печаль, о которой говорит, понял Нур. Но не решается о ней вслух… Не доверяет? А как можно доверить самое-самое представителю иной расы? Да и Демьян с Ледой не из его мира. Сколько человек может пребывать во внутреннем одиночестве без ущерба для психики? И напрямую ведь нельзя…

И Нур, пытаясь не нажать на болевую точку в человеке, который необъяснимо дорог ему, решил задать вопрос по «теме»:

— А я вот вспомнил слова из письма. Как вы сейчас к ним отнесётесь? Там о необходимости железной общественной дисциплины, как «единственно возможном пути для обеспечения огромных человеческих масс, растущих как снежный ком, грозно катящийся в будущее планеты…».

Ефремов выслушал, прикрыл глаза, расцепил пальцы. И ничего не сказал. А, кивнув на прощание, удалился в каюту.

По земному ритму на борту Ананды полночь. И Нур, проводив взглядом Ефремова, обратил внимание на картину неба. А она менялась с «нештатной» скоростью. Сфера резко ускорялась, не обращая внимания ни на гравитацию, ни на инерцию.