Филип Дик - Симулякры [litres]

Впереди уже виделся конец коридора, и пора было переключать свои мысли на другую проблему.

«Я позабочусь, чтобы Геринг получил по заслугам, – подумала Николь. – Как и Гольц, и Карпы. Все эти сволочи, включая и Чокнутого Луку. Но добиваться своего надо последовательно, шаг за шагом. И сейчас главным шагом, главной проблемой является Конгросян».

Она стремительно шагнула в Гостиную с калифорнийскими маками, где ее приветствовал Меррилл Джадд, психохимиотерапевт концерна «АГ Хеми».

Иану Дункану приснился ужасный сон. Отвратительная старуха драла его зеленоватыми корявыми когтями, и он скулил и пытался что-то делать – он и сам не понимал, что именно, ибо не мог сообразить, чего она хочет. Из зубастого рта старухи сбегала слюна, текла по подбородку. Иан изо всех сил боролся, пытаясь освободиться, убежать от старухи…

– Ради бога! – Злой голос Эла прорвался к нему в сознание, с трудом сокрушив бастионы сна. – Да проснись ты! Нам пора сниматься с якоря, мы должны быть в Белом доме меньше чем через три часа.

«Николь, – понял вдруг Иан, ощущая слабость во всем теле. – Это была она во сне. Старая и увядшая, с мягкими сморщенными грудями, но тем не менее она».

– О’кей, – пробормотал он, с трудом поднимаясь на ноги. – Черт возьми, я совсем не хотел спать здесь. И уже поплатился, Эл. Я видел Николь в ужасном сне. Слушай, может, она и в самом деле стара? Мало ли что мы видели! Может, это был фокус, одно только изображение. Я…

– Нам скоро выступать, – сказал Эл. – Играть на кувшинах.

– Я бы этого не пережил! – Иан Дункан как будто не слышал приятеля. – Моя способность приспосабливаться не бесконечна. Это же кошмар какой-то! Лука управляет папулой, а Николь может оказаться старухой… Есть ли смысл продолжать? Не лучше ли видеть ее только на экране телевизора? Мне бы этого вполне хватило. Я хочу ее изображение. О’кей?

– Нет, – сказал Эл. – Мы должны пройти до конца. И помни, ты всегда можешь эмигрировать на Марс, у нас есть такая возможность.

Распродажа уже направлялась в сторону Восточного побережья, к Вашингтону, округ Колумбия.

Когда они приземлились, их встретил Гарольд Слезак, полный приветливый маленький человечек. Он обменялся с ними рукопожатиями и повел к служебному входу Белого дома.

– Ваша программа претенциозна, – сказал он, – но вы можете исполнить ее здесь перед нами. Я имею в виду Первую Семью, а в особенности саму Первую Леди, которая активно интересуется всеми формами оригинального искусства. Согласно вашим биографическим данным, вы знакомились с примитивными записями кувшиновых ансамблей, сделанными в начале прошлого века. Так что вы – подлинные кувшинисты. Однако исполняете вы классическую музыку, а не народную.

– Да, сэр, – сказал Эл.

Они миновали энпэшников, охраняющих служебный вход, и оказались в длинном пустом коридоре, освещенном бра, выполненными в виде подсвечников.

– А не могли бы вы исполнить хотя бы одно народное произведение? – спросил Слезак. – Мы бы предложили, к примеру, рокабили «Моя Сара Джейн». Есть оно в вашем репертуаре?

– Есть, – коротко сказал Эл, и на его лице промелькнуло отвращение.

– Прекрасно, – сказал Слезак. – А могу я спросить, что это за существо с вами? – Он без энтузиазма посмотрел на папулу, которую держал на руках Эл. – Неужели оно живое?

– Это священное животное нашего тотема, – сказал Эл.

– Вы имеете в виду амулет? Талисман?

– Именно, – сказал Эл. – Она приносит нам удачу. – Он погладил голову папулы. – А кроме того, она принимает участие в нашем выступлении. Мы играем, она танцует. Знаете, как обезьянка.

– Черт меня возьми! – К Слезаку вернулся его энтузиазм. – Понимаю. Николь будет восхищена, она любит мягкие пушистые вещи. – Он открыл перед гостями дверь.

А за дверью сидела она.

«Как же Лука мог так ошибаться?» – потрясенно подумал Иан Дункан.

Она была даже прекраснее, чем там, на распродаже. И от собственного изображения на экране телевизора тоже отличалась. Это было кардинальное различие, оно определялось не разумом, а чувствами, и эти чувства говорили о ее невероятной подлинности, если можно было так выразиться. Она была в линялых хлопчатобумажных брюках синего цвета, в мокасинах (какими крошечными оказались ее ножки!) и в белой рубашке, полурасстегнутой так, что он мог видеть – или вообразил, что видит, – ее загорелую, гладкую кожу.

«Насколько она хороша в неофициальной обстановке!» – подумал Иан.