— Они все давно мертвы, включая менестрелей, — продолжала Кассандра. — Неужели вы не узнали их? Первого звали Мильтон, Джон Мильтон. Второй жил позднее, в эпоху первых космических полетов. Что касается третьего. Я тоже не знаю его. Может быть, он и не пел никогда.
— Скорее всего, какой-нибудь неудавшийся поэт-сюрреалист, — закончил за нее доктор Мист. — В первой половине ХХ века уже были придуманы картины, в которых никто ничего не понимал. И была музыка без звуков. Король — это, конечно, Аргус… Или Франц-Иосиф. Или Николай II.
— Но мы же находились в эпохе Ренессанса!
— Разумеется. Это у них было проявлением любезности по отношению к вам. Ведь вам так подходит XVI век!
— Вы хотите сказать, что…
— Ну, конечно, это была работа гипнотических устройств! Но, как только ваш дезинтегратор разорвал электрические цепи, снаружи тут же хлынули мрак и холод реальной ночи. Вы ведь догадались об этом?
— Да, почти.
— В общем, ничего из увиденного вами на самом деле не существует. Было всего лишь множество разочаровавшихся во всем мертвецов, от которых остались сгущения их жизненной силы, блуждающие в пространстве и принимающие различные формы, которые используются как приманка. Имаго. Помните имажинистов? [3] Имажинизм (от лат. imago — образ) — литературное течение в русской поэзии XX века, представители которого заявляли, что цель творчества состоит в создании образа. Основное выразительное средство имажинистов — метафора, часто метафорические цепи, сопоставляющие различные элементы двух образов — прямого и переносного. Для творческой практики имажинистов характерен эпатаж, анархические мотивы (Википедия).
— Но она же хотела покорить Вселенную!
— Это вполне возможно — промолвил Мист, потирая свои длинные желтые пальцы. — И она рассчитывала использовать вас, как используют обычное транспортное средство. Вы правильно сделали, что не согласились; вряд ли подобное предприятие можно отнести к числу рентабельных. Их голод постоянно усиливается. В настоящий момент они как раз заканчивают пожирать микронов.
— С одной стороны мертвецы, с другой — дегенераты! — воскликнул Соллер. — Вот, значит, что вы сделали с Землей!
— Сделали… Пожалуй, это слишком сильно сказано, — уточнил доктор. — Мы так мало значим во всем случившемся…
— Я не имею в виду именно вас, — оборвал его Фрэнк. — Хотя я и узнал вас, несмотря на искусный маскарад. Вы доктор Мист, не так ли? Видный ученый-биолог. Человек, знающий все, поносящий все. Нет, вы — дьявол, древний змей-искуситель, враг рода человеческого. Вы — Мефистофель!
Большой рот с тонкими губами, похожий на разрез ножом, печально искривился.
— То, что вы имеете в виду, это всего лишь древний предрассудок, а вы — неблагодарное существо, Соллер. Неужели вы можете сказать, что я вел себя некорректно по отношению к вам?
Фрэнк неохотно признал, что ничего подобного не думал.
— Множество старинных предрассудков следует пересмотреть, — пробормотал доктор. — Разумеется, сейчас всё ещё существует Великий Нечистый, есть Бездны Несправедливости, есть Воплощение Зла, поклонники которого целуют его в черный зад (впрочем, я никогда не понимал, какое удовольствие это доставляет верующим…). Наконец, есть ещё… Есть то, что я могу только назвать Иным. Но оно больше не интересуется Землей. Почему? Может быть, земляне, в конце концов, начали вызывать у него отвращение? Они слишком далеко — даже с его терпимостью — зашли по пути разрушения… Какой интерес может иметь Великий искуситель в общении с мертвецами и дегенератами?
— Но вы…
— Я — это особый случай. Я… Можно сказать, что я был приписан к вашим эскадрам. Но понятие зла в том виде, в каком оно существует на Земле, расплывается и исчезает, стоит вам оказаться в бесконечном пространстве с бесконечным количеством миров. Представляете ли вы, каким образом могут согрешить, например, каннибалы-тысяченожки с Зоссмы? Или лишенные пола разумные облака с Ахернара? Боюсь, что в таких условиях я быстро превратился бы в дьявола-еретика.
— И все же, вы пытались совратить меня.
— Профессиональная привычка, мой дорогой. Может быть, и какое-нибудь отклонение в психике. Когда я оказался рядом с вами, когда уловил в этом угасающем разуме, в этом изношенном теле гигантскую неиспользованную энергию, я испытал неудержимый соблазн хотя бы попытаться… В общем, ведь мы тоже по-своему любим Землю.
— Еще бы, вы неплохо провели время на Земле в прежние времена!
Читать дальше