Натали Хеннеберг - Солнце Туле

И все женщины, присутствовавшие на пиру, были прекрасны — тонкие гибкие фигуры, небольшие изящные головки, увенчанные великолепными прическами, перевитыми золотыми нитями с нанизанным на них жемчугом.

Мужчина походили на титанов или юных принцев. Гармоничное волнение, то и дело пробегавшее по толпе, напоминало приливы и отливы древнего эллинского моря, и языки пламени свечей колебались в одном ритме с нежной приглушенной музыкой.

Хрупкими пальцами, не сгибавшимися из-за множества нанизанных на них колец и перстней с драгоценными камнями, то дымчатыми, то таинственно мерцавшими разноцветными огоньками, королева Алэйна ласкала волосы космонавта. Она находила его прекрасным и не пыталась скрывать это.

— До нас донеслось эхо легенд о вашей славе, — сказала она. — И мы подумали, что раз уж вы решили возобновить свой славный путь, вы можете отнестись достаточно благосклонно к предложению послужить нашему королевству. Таким образом, вы сможете послужить и всей Земле, поскольку другой жизни на этой планете не осталось. Разумеется, я не имею в виду микронов.

— Но разве вы не ответственны за их теперешнее состояние?

— Ах, — вздохнула королева. — Если только это удерживает вас… Но вы же ничего не знаете о сегодняшней Земле! Постойте-ка… Разве это не так, Аргус?

Сидевший рядом король, массивный блондин, заметно отягощенный своим телом (его облик напомнил Фрэнку многих миролюбивых монархов древности, которые могли бы стать отличными фермерами, слесарями и так далее — Людовика XVI, Николая II, Луи Баварского…), пил, пожалуй, больше, чем следовало.

Король поспешно ответил:

— Да, дорогая, несомненно, дорогая.

— Впрочем, наши поэты введут вас в курс дела…

Три менестреля — хроникеры и прогностики, как объявил о них герольд, вступили в зал, и музыка мгновенно смолкла.

Они пели по очереди. У первого оказался сильный красивый голос. Плащ в багровых тонах, два кольца рыжих кудрей, похожих на витые рожки по сторонам высокого мраморного лба… И он оказался слепым. Он спел, помогая себе звуками небольшой арфы, балладу о битве ангелов и сил мрака.

Он пел о небесах, свернувшихся, словно пергаментный свиток, от невыносимого жара, о ливнях огненных метеоритов, об огромных изломанных крыльях, бороздящих бесконечность. Он пел о бесчисленных черных когортах, возникших из мрака, о реках, покрасневших от пролитой крови, о спасающихся бегством горах, о звезде Полынь, огонь которой уничтожил треть всех обитателей Земли. Мертвые города, накрытые ядовитой зеленой волной. Вибрации, парализующие все живое. Существо без лица, шагающее по лицам трупов. Он пел о войне. И, конечно, в его гимне шла речь о легионах ангелов, добившихся великой победы, сравнимой со вспышкой угасшего солнца. И, конечно, в поэме был пораженный молниями Сатана с черными крыльями, который падал — падал — падал в бездонный колодец мрака, разверзшийся по его воле. Но Земля после победы не возродилась к жизни, звезды остались мертвыми, и только на самой просторной площади Мегалополиса, раскинувшего свои щупальца по поверхности древнего континента, голый зверь выл над телом ребенка.

— Это наше прошлое, — сказала королева. — Наше недавнее прошлое.

Слепого певца в трансе увели под руки из зала.

— Почему вы не позвали нас на помощь? — жестко бросил Фрэнк. Он, конечно, понял, что прошлое, о котором шла речь в балладе, было совсем недавним в историческом смысле. Эти события явно относились к периоду его второго или третьего галактического рейда. Может быть, его и звали, но он мог не услышать. Жалось и глубокая печаль охватили его.

И тогда запел второй менестрель.

В своей сверкающей тунике, чем-то напоминавшей легкий скафандр, он походил на первых галактических астронавтов, и его лицо светилось невинностью ребенка. Пораженный скачущими, режущими слух аккордами арфы певца, Соллер догадался, что тот был глухим.

Он поведал о страшном возрождении Земли. О жутких порождениях радиоактивной флоры и фауны. О раненом, очнувшемся среди города, превращенного в развалины и пепел. Он пытается подняться, но падает лицом в отравленную грязь и ползет, ползет, отбиваясь из последних сил от гигантских крыс и чудовищных червей, питающихся и мертвой, и живой плотью. Он пел о небесах, лишенных света, о вечной ночи и вечной зиме, о изможденных созданиях, роющих ногтями норы в грудах обломков и питающихся трупами. Он пел о девушке, решившей, что она осталась последней на Земле и рыдающей в грязи и пепле, о прекрасном юноше, пытавшемся нащупать дорогу во мраке с помощью локтей, потому, что у него не осталось рук.