Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 06

От дому до больницы было далеко, так что, когда он подъехал, было уже почти восемь. Передав карточку дежурному доктору, он заявил ему, что хочет переговорить с больным с глазу на глаз, и отправился в сопровождении вахтера. Последний провел его из швейцарской широким коридором в стеклянную дверь, за которой направо и налево были выходы во двор, а прямо была дверь с решетчатым окном и надписью: «Беспокойное отделение». Прочтя ее, следователь обратился с вопросом, почему оно так названо.

— Буйные есть, ваше благородие, — лаконично ответил вахтер и, не открывая рта, зевнул, отчего получилась очень странная гримаса.

Затем он постучал согнутым пальцем в решетку, и тройная дверь начала отворяться. Зазвякали болты, защелкали задвижки, и наконец посетителя впустили. Перед ним было помещение очень оригинального устройства. Прямо напротив двери находилась толстая стена, по левую и правую сторону которой шли длинные темные коридоры. Под сводами их вереницей мелькали огоньки ламп, но они, казалось, не только не освещали, но и придавали еще более мраку, который боролся с пробивающимся сквозь какие-то крошечные верхние оконца светом наступающего дня. Откуда-то из глубины доносились крики. Временами они повторялись в других местах, то справа, то слева и, очевидно, исходили их тех комнат, двери которых, тоже украшенные решетками, выходили на оба коридора.

— Где доставленный человек? — спросил следователь.

— Вот тут-с… Пожалуйте, в третьей камере!

Дверь распахнулась и обнаружила крошечную комнату с меловыми стенами и верхним окошком. Всю утварь ее составляли постель, столик около нее и табурет. На этой постели лежал лысый человек, не особенно старый, но с отвратительно искаженным лицом и дико блуждающими бессмысленными глазами. Он был крепко привязан к койке рукавами смирительной рубахи особого устройства и, кроме того, широкими ремнями. Будучи не в силах шевельнуть ни одним суставом, он при входе посетителей злобно, как зверь, стал крутить головой.

— Этот и есть? — спросил почему-то Сурков.

— Точно так! — ответил вахтер и едва заметно улыбнулся.

Улыбка эта означала что-то вроде: «На-ка, попробуй потолкуй с ним!»

Следователь и сам ясно видел, что толковать тут решительно не с кем, что человек, лежащий перед ним, давно уже потерял человеческий облик и извлечь что-нибудь сознательное из него так же трудно, как заставить говорить животное.

— Давно ли в таком состоянии? — спросил Сурков.

— Так и поступил, ваше благородие.

— А не говорил ли он чего-нибудь в бреду?

— Разное бормотал, ваше благородие, а все больше орет… Называл, могу сказать одно, какого-то Ивана Трофимовича и все, по видимости, дерется с ним. Все хочет броситься на него…

— Ага! — сказал следователь и вынул из портфеля бланк. — И часто поминал?

— Никак нет, ваше благородие… раз только и помянул, когда доктор к нему подошел… Верно, он доктора и принял за своего Ивана Трофимовича.

Следователь записал: «Больной бредит, произносит имя Ивана Трофимовича, которое, очевидно, вводит его в аффект».

— А еще ничего не говорил он?

— Разобрать трудно, ваше благородие.

В это время больной сделал такое страшное усилие, что кровать задребезжала всеми железными скрепами…

— А дочь?! Где дочь?! Ты убил ее?.. Я хоть и отец, хотя и продал… а не хочу теперь… Убивать ее не надо… Пусть живет… Марьюшка!.. Мааа-рьюшка!.. Где твоя голова?..

Следователь невольно вздрогнул. Дикий крик вылетел в коридор, откликнулся двукратным эхом «ва-ва» и смолк. Больной начал хрипеть, у губ его показалась пена, а голова, как мячик, заметалась на подушке. Брызгая слюной, он бормотал что-то совершенно непонятное.

— Теперь говорить ничего уже не будет, — сказал вахтер.

— А раньше он говорил это?

— Что?

— Насчет дочери.

— Никак нет-с… Да я мало около него бываю, больше служитель, вы его извольте спросить, а не то и доктора нашего…

— А где этот служитель?

— Коли прикажете, я кликну его сейчас…

— Позови!..

Сурков задумчиво вышел из камеры и медленно пошел за удаляющимся вахтером. Дойдя до фельдшерской комнаты, он вошел туда и опустился на табуретку, опять вынул лист и записал: «Больной спрашивал, как бы обращаясь к своей дочери: «Где твоя голова?»» И, занеся это, задумался: «Какое странное совпадение, какой каприз случая! Разгадка так близка, теперь ясно, что она вся в устах этого субъекта, но надо же случиться, чтобы эти уста были проводником бессмысленных слов, на которые следствию ни в коем случае нельзя опереться».