Генри Каттнер - Земля землетрясений

— Выйди вперед, незнакомец, — грубым басом велел Танкред. — Выйди вперед и предстань перед Оракулом!

Бархатные портьеры сомкнулись. На мгновение Бойса охватили удивление и невольный ужас, когда он понял, что Гиллеам и Годфри отпустили его и быстро отошли назад, так что он остался один, глядя на Танкреда и на дверь. Потом Бойс увидел, куда ведет эта дверь, и все остальные мысли покинули его.

Он не знал, чего ожидал. Но точно не этого — ни этой каменной комнатки за портьерами, ни то, что находилось в ней. Тонкой паутины огня...

Именно она первой привлекла его внимание. Огненные нити были вплетены в полый каркас причудливого вида, изменяющийся прямо на глазах. Живой каркас — живая клетка.

И в клетке ожившего огня находилась... женщина. Нет, мраморная статуя. Нет — все-таки женщина. Из воска, мрамора или плоти — Бойс не мог понять. Она была неживой. Так он решил, взглянув на нее на долю секунды. Клетка была живая и огненная, но женщина внутри не излучала ни жизнь, ни тепло.

Она стояла как статуя — так же неподвижно — и смотрела на толпу, сомкнув руки перед собой. Ее длинная мантия была не белее лица, а волосы ниспадали бледным мраморным каскадом, даже не изгибающимся на плечах.

Лицо обладало чистотой линий, что, казалось, совершенно лишало его всяческой человечности. Ни одно лицо смертного не имело подобной безупречности линий. Глаза женщины были закрыты. Как и губы, сомкнувшиеся прекрасной линией, выглядевшей так, словно никогда и не разделялась. Бойс подумал, что не видел еще столь холодной статуи, статуи, совершенно лишенной жизни.

Долгое мгновение стояла полная тишина. Находясь так близко, Бойс едва смог расслышать мелодичное тонкое жужжание, доносившееся из клетки, словно пели сами огненные прутья. Но толпа, затаив дыхание, молчала, а женщина-статуя — в принципе не могла издать ни единого звука.

— О чем вы просите меня?

Бойсу пришлось взглянуть дважды, чтобы убедиться, что голос выходит из мраморных губ. Они почти не шевелились. Веки не двигались совсем. Но не было никакого сомнения в том, что никакие другие губы в мире не могли заговорить таким холодным голосом. Бесконечно спокойным и бесстрастным. При звуке этого ледяного голоса Бойса охватила дрожь.

Голос Танкреда стал мягким и странно нежным.

— У меня есть причина считать, что среди нас шпион, — ответил он. — Мы привели его к тебе, чтобы ты решила, можно ли ему верить.

Когда Танкред замолчал, наступили полная тишина и неподвижность. Мраморная девушка с закрытыми глазами и сомкнутыми в замок руками не шевелилась и даже не дышала. Все ждали хоть какого-нибудь звука. Даже Бойс затаил дыхание, несмотря на доводы разума, частично поверив, что эта восковая статуя может ответить на вопрос — если захочет.

Ожидание продолжалось. Оракул неподвижно стояла, бледная и словно мертвая — нет, не так, потому что то, что никогда не жило, не может и умереть, а было невозможно поверить, что эти мраморные ноздри когда-либо шевелились при дыхании или кровь пульсировала под мраморной кожей.

Затем, с едва заметным движением, восковые губы разделились.

— Да, человек лжет.

Бойс услышал за собой триумфальный рев Гиллеама, который, правда, тут же стих. По толпе прошла волна недовольства, послышались шорох ног и скрежет стали выхватываемых из ножен мечей.

— Подождите, — холодно сказала Оракул. — Подождите.

Все затихли.

— Один из вас — посланник Города, — произнес в тишине ледяной голос. — Он пришел, чтобы убить. Он выжидает время, чтобы убить.

Гнев, охвативший толпу, вспыхнул снова, и яростный шум заглушил тонкий, ледяной голос. Бойс широко расставил ноги и страстно пожелал, чтобы у него в руках оказалось хоть какое-нибудь оружие.

— Это неправда! — отчаянно прокричал он. — Я не шпион! Я не собираюсь никого...

Рев толпы заглушил его голос, и на секунду сокрушающего самосомнения он понял, что и сам не знает, какой может оказаться правда. Но сейчас на это не было времени. Гиллеам, с торжествующей яростной ухмылкой подняв обе огромные руки, уже был в пяти шагах и быстро приближался, а толпа за ним сверкала свирепыми глазами и разинутыми в криках ртами.

— Подождите! — Чистый голос, словно ледяной хлыст, разрезал шум в зале.

Лицо мраморной девушки не изменилось. Губы разделились не больше, чем прежде, глаза все еще были закрыты. Но голос стал громким, словно крик, хотя и оставался холодным шепотом.