Кэтрин Мур: Грядет тьма (сборник)

Миранды не было на сцене. Ее все ищут. Дублерша с надеждой репетирует, в то время как поиски становятся все более и более отчаянными. Не повезло. Миранда отсутствовала на утренних встречах, на утреннем спектакле, на репетиции, на вечернем спектакле. Рохан продолжал выпивать немереное количество спиртного, слишком оглушенный, чтобы чувствовать свое состояние. Рохан хватается за выпивку каждый раз, когда уходит со сцены.

Конец... Телефонный звонок сразу после занавеса второго акта. Полиция нашла...их. Их? Кого их? Должно быть, произошла какая-то ошибка. Что должно было случиться с Мирандой, чтобы она могла позволить себе пропустить два спектакля подряд, не сказав мне ни слова? Я совсем забыл про пьесу. Я не вышел на последнем акте. Это я — всегда-все-доводящий-до-конца Рохан. Конечно, ты сводишь себя и весь актерский состав с ума, пытаясь достичь совершенства, но бросаешь все это и оставляешь аудиторию негодующе гудеть. Ты становишься просто мужем, отчаявшимся и сбитым с толку, когда приходит такое известие. Наверное, я никогда не был так хорош как актер и режиссер в том спектакле.

На самом деле я действительно забыл о последнем акте. Я бросил все на наших дублеров и оглушенный, не обращая внимания на сплетни и перешептывания среди актеров, прошел к полицейской машине. Автомобиль взвыл сиреной и понесся к устью реки Гудзон — к месту аварии, в которой погибли они оба. В душе у меня звучала такая же сирена, только во много раз сильнее... Миранда и ее любовник. Человек, о котором я никогда не слышал.

Иногда я задаюсь вопросом, действительно ли я когда-нибудь задумывался над тем, что могло беспокоить Миранду? Настоящую Миранду. Я слишком мало уделял ей внимания, и знал ли я ее такой, какой она была? Проживая тот день снова и снова, в памяти всплывали случаи, когда она была угрюмой и замкнутой, моменты, когда мне казалось, что она вот-вот скажет что-то — но она молчала. Потому что я был занят и озабочен только театральной и киношной жизнью. Потому что никогда не было времени для отдыха между постановками и съемками, которые полностью заполняли мое сознание. Теперь я припоминаю, сколько раз она чуть было не сказала мне... что-то. Но она слишком долго откладывала.

Фотографы еще не добрались до места происшествия, когда мы подъехали на полицейской машине. Я видел ее такой, какой ее нашли. Она лежала, наполовину высунувшись из разбитой машины, и кроме раны на затылке, на ней не было никаких повреждений. Она была одета в японское кимоно, которого я никогда в жизни не видел. Как они очутились в этом месте, из какой незнакомой квартиры они ушли, куда направлялись — я так и не узнал.

Она была прекрасна. Она всегда выглядела очень эффектно. И даже теперь, когда жизнь покинула ее, она лежала на склоне холма в своем цветастом кимоно, как будто художник-портретист так расположил ее, чтобы запечатлеть ее красоту в лучшем виде. Даже мертвой, кимоно ей очень шло. Казалось, что призрак Миранды остановился, оглянулся и лег, чтобы поправить яркий шелк, желая, чтобы она выглядела более эффектно.

Удалось ли полицейским узнать, кто был любовником Миранды? Полагаю, что да. Но я не уверен. Теперь это не имело значения. Просто незнакомец, который не имел особого значения в этом мире ни для кого, кроме, возможно, Миранды. Я и сейчас даже не могу вспомнить, как он выглядел.

Что я помню, так это то, что стоял там и гадал, когда Миранда приняла решение, которое привело ее к трагической развязке. Это мог быть любой из тех моментов, когда она была на грани того, чтобы сказать что-то мне, а я был так занят, чтобы выслушать ее.

Я помню только горечь от того, что не мог ничего исправить, что я мог бы спасти... Мог бы спасти ее... Но не спас. И другого шанса уже не никогда не будет. Затем занавес воспоминаний опустился.

Занавес так больше никогда и не поднялся.

Вы видите, как быстро воспоминания проходят сквозь сознание? Вы можете вспомнить все в мгновение ока. С того момента, как выпивка обожгла мне горло, и до того, как она начала расползаться по стенкам желудка, прошла как будто целая вечность.

Я допил остатки своей бутылки в два глотка. Кажется, достаточно. Рохан, стоявший на травянистом берегу над Мирандой, и Рохан, легко плывший за иллюминатором самолета, и Рохан внутри, на глубоком плюшевом сиденье, — все это слилось воедино. Все они одновременно угасли.

Я проснулся в постели.

Я был трезв и чувствовал себя ужасно. Меня окружала слишком явная действительность, и мне снова была необходима выпивка, чтобы отгородиться от всего мира своими жужжащими стенами. Комната была обычной спальней, но с элементами роскоши. Я сел, и все тело задрожало. Голова кружилась, а внутренний локтевой изгиб болел в том месте, где под кожей проходит вена. Какая-то инъекция? Я ничего не мог вспомнить, но сон, который я только что видел, беспокойно волновал меня в глубине сознания, настаивая на том, что это важно. Я попытался вспомнить.