Сергей Аверин - Мечтатель [СИ]

Верховный улыбался. Сколько труда стоило ему найти дорогу в этот мир! Сколько энергии он сжег, чтобы пробиться через барьер!

Но все позади. Сейчас он устранит последнюю угрозу в лице этих молокососов, мальчишек, найденных на Гарадом, а потом убьет всех, кто может мыслить. Или нет. Он просто убьет всех.

— Уведи его! — один из двоих махнул рукой, а затем встал так, чтобы смотреть прямо в глаза Верховному. Глаз не было видно, лицо скрывало серая дымка, около головы переливался черный нимб, но он смотрел. И верховный вдруг понял, что этот взгляд ничего хорошего ему не предвещает. И в каком-то уголке сознания ему даже стало страшно.

Второй, одетый точь-в-точь так, как наряжаются члены Совета перед ответственной речью, явно хотел что-то сказать, но просто схватил тощего аборигена за руку и потащил в направлении города.

— Поговорим, верховный. — Адепт откинул за плечо край желтого плаща. Он провел на третей планеты группы миров Харат неисчислимое количество лет, но все еще придерживался классической формы Братства. Достойно, достойно… Но не более.

— Нам не о чем говорить. — Верховный в театральном жесте щелкнул пальцами и выбросил в адепта поток энергии.

И тут он воистину почувствовал ужас. Планета была пуста. Она на самом деле не имела никакой связи с Апейроном, но она жила. И она, эта планета, отдав последнее и выполнив волю владыки, теперь его же и изгоняла.

Верховного рвало на части. Оторвав клок от собственной жизни, лишив себя десятка лет, он сумел вырваться. Но в ближайшие тысячелетие-другое, пока он не поймет, по каким правилам здесь ведется игра, лучше сюда не соваться.

Он ушел. А у планеты остался только один хранитель.

Сновидения были бредовые. Я понимал, что на самом деле такого быть не могло, что все они — не более чем отпечаток моего сознания и прошлые воспоминания, но они на самом деле перекроили душу. И старики, которых не могло быть, и разговоры, которые они разговаривали… Ну, откуда, скажите, житель подземелий, ни разу не видевший солнца, может знать о том, что существует институт истории?

А ведь я тоже ни разу не видел солнца…

Я поднялся с кресла и окинул взглядом мониторы.

Шахты. Мы в шахтах крайнего уровня. Сетке совершенно не пронумерованных и непонятно как идущих тоннелей. Двигаемся наугад, стараясь придерживаться направления, полученного при глубинном сканировании.

И, кажется, мы скоро дойдем. Скоро конец. Очень скоро наступит конец. Я понимаю это открывшимся внутренним зрением. Может быть, меня глючит после инъекций дока и замечательного залпа солдат, но я знаю. Скоро.

— Как ты, Карлан?

— Здравствуй, док! — я сжимаю ему плечо, немым жестом благодаря его за все, что он для меня сделал. Он меня понимает. — Мне же не промывали мозги?

— Нет. Хронисты — слишком дорогие игрушки, чтобы ставить на вас эксперименты.

— Спасибо.

— Что ты там нашел, в своих катакомбах? Куда ты второй раз так резво рванул?

— Сейчас уже бесполезно объяснять. Но когда-нибудь я вам объясню. Обязательно объясню…

Я замолк. Мысли кружились, как лошади на цирковой арене, повторяя то, к чему надо стремиться.

Это неизбежно, Карлан. С того самого момента, когда явь и сон совпали, тебя вели по узенькой и единственной дороге твоей мечты. И ты послушно шел, ибо не видел другого, да тебе и не надо другого. Зачем отвергать легкий путь к своей цели, если тебе его предлагают? Зачем идти против течения, когда твоя явная дорога по нему? Зачем?

И все это значит только одно. Мне нужно туда. Мне нужно понять, чем закончилось дело. Мне нужно узнать, как связан храм, который пока не может видеть даже Игнесса, и моя собственная жизнь.

А для этого я должен найти способ поймать хранителей с добрыми светящимися глазами.

— Доктор, вы можете дать мне снотворное?

— Ты же только что проснулся!

— А это однозначно значит, — я поморщился, чувствуя тавтологию. А… — что сейчас мне не уснуть. Снотворное! — потребовал я.

— Держи, — док порылся в небольшой сумке, выудил оттуда скромный аппаратик, нажал пару клавиш. Из аппаратика выехал круглый диск. Я его взял и кинул в рот. На языке таблетка моментально вступила в реакцию, и исчезла. А я рухнул в сиденье с закрытыми глазами, хотя этого уже и не чувствовал.

Он был один. Впервые за многие годы он остался один. Он просто стоял на том самом месте, где верховный учитель призвал всю имеющуюся у него силу и выплеснул на его брата.

Последние соки планеты, те крохи, которыми еще можно было пользоваться, ушли в никуда. Точнее, они дезинтегрировали того единственного, с кем он мог поговорить и кому мог доверять.