Сергей Аверин - Мечтатель [СИ]

Знаешь, брат, я не выдержу. Пожалуй, я уничтожу себя.

— Как? — опять вступил в беседу второй. — Мы хранители. Нас нельзя убить. Мы бессмертны.

— Можно. Нас можно утопить в энергии. Если я открою каналы и все, накопленное учителем, ринется через меня наружу, я сгорю.

— Не думаю, что это понадобиться.

— Почему?

— Смотри!

А на поляну даже не выпрыгнул, а медленно, красиво вышел саблезубый тигр. Толпа ринулась в стороны. Кто не деревья, кто на высокие скалы, кто просто бегом.

Тигр, уже успевший настигнуть неповоротливую беременную самку, и распластавший ей горло, ринулся к следующей жертве. Это был молодой, здоровый самец, не успевший спрятаться, и оставшийся в самом центре поляны. Он угрожающе оскалился, и присел на корточки, опершись на костяшки пальцев рук.

Тигр зловеще хмыкнул и длинным прыжком покрыл разделяющее его с обезьяной расстояние. Обезьяна не растерялась, а бросилась в атаку. Может быть, это было равнодушие перед неизбежной смертью, а может быть, амок, боевой азарт берсерка, разновидность сумеречного состояния, но такой термин еще долго не появится на третей планете группы миров Харат…

Как известно, кошки обладают молниеносной реакцией и превосходной координацией. Если кошку со всей дури швырнуть о стену, то она оттолкнется от нее четырьмя лапами, сделает сальто назад и опуститься на те же четыре лапы.

Но сейчас врожденная реакция саблезубого тигра подвела. Пальцы, сжатые в кулак, быстрее молнии устремились вперед и достигли цели. Из носа хищника медленно вытекла капля крови и рухнула на пышную зеленую траву.

Тигр удивленно рыкнул и отскочил в сторону, но потом, словно устыдившись своей нерешительности, набросился на врага. В долю секунды обезьяна оказалась прижата к земле. А над ней нависал двумя огромными клинками саблезубый хищник. Обезьяна не могла пошевелиться, но ее длинные руки шарили по земле, пока не наткнулись на камень. И этот камень, крепко зажатый в кулак, ударил по виску саблезубого тигра. Кошка покачнулась и упала. Навсегда.

А обезьяна уставилась на окровавленный кусок гранита и разразилась победным воплем.

— Нам осталось недолго ждать, мой друг. Мы не могли создать разум. Разум создала сама природа. Сейчас мы присутствовали при сцене, за которой через миллионы лет будут гоняться самые известные ученые этой планеты. Мы видели, как появился человек! Немного терпения, и мы станем по-настоящему достойны звания хранителей. Нам будет, кого хранить.

Как бы хотелось потрясти чумной от странного сна головой и начать новый день, но нет, картинка смывается, она растворяется в новом, страшном сновидении.

Зеленый холм, коричневая стена скал, поляна, джунгли, разбросанные там и тут валуны… Это все исчезает. Кажется, что художник поливает растворителем из пульверизатора неудачную картину, и она медленно, слой за слоем уходит в бесконечность, смывается, теряет свое «Я», превращается в безликий и ко всему равнодушный холст, в арену для будущих боевых действий, которые не заставят себя ждать.

Вот растекся холм, джунгли мельчают, редеют, перевоплощаются в болото, болото засыхает, на его месте встает высокий хвойный лес, подпирающий вершинами небо… Но и он исчезает. Теперь горизонт заполняют сугробы, а далеко-далеко, там, где серое небо соприкасается с белыми кристаллами снега, виднеются черные точки. Точки двигаются. Они разрывают бивнями снег, долбят лед и роются в мелкой зеленой поросли.

Изображение мутнеет и мутнеет. Картинка стремительно меняется, но она почти неразличима. Кажется, что льда больше нет, и теперь всюду плескается океан… А может быть, это и не океан, а бескрайние просторы дубовых лесов, качающих кронами по велению ветра…

И вдруг толчок. Последние крохи, подобные еле просматриваемым силуэтом сквозь замерзшее окно зимой, закручиваются в тугую спираль, срываются с поверхности земли и устремляются в ночное небо.

Звезды… Миллиарды, миллиарды звезд… Так много их можно увидеть только отсюда, из самого центра млечного пути…

Опять рывок. Но на этот раз картинка ясна.

Зал. Блики восходящего солнца тонкими полосками ложатся на пол, переплетаясь в неповторимый узор. Они образуют завитки, цветы, они, против всех законов физики, изгибаются и складываются в вязь письмен.

Зал велик. Он так велик, что с одного края нельзя рассмотреть другой. Вместо горизонта — сливающаяся линия колон да серый, плотный туман. Стены зала, выложенные мозаиками, через равные промежутки прерываются широко распахнутыми дверями. У каждой двери стоит человек в просторных одеждах. Иногда они отходят от своих дверей и о чем-то тихо беседуют, но звуков не слышно.