Клиффорд Саймак - Игрушка судьбы [litres]

Глухая злость поднималась во мне в противовес чувству вины. Я обнаружил, что пытаюсь оправдаться! Задача была из простейших, и все само раскладывалось по полочкам… Дерево пыталось убить меня и убило бы – не окажись рядом Хуха. А так как оно на меня покушалось, то убил я его в целях самозащиты. А выстрелил бы я, зная, что дерево является родным домом этих безутешно плачущих существ?.. Я убеждал себя в том, что нет, не выстрелил бы, но убеждал напрасно. Обмануть себя не получалось. Я выстрелил бы, выстрелил?..

Мы взбирались по крутому горному склону. Громадный пень срезанного мной дерева тоже поднимался из-за гребня… Тогда, стреляя, я стоял лицом к северу и целился в ту часть ствола, которая была обращена на запад. Нисходящая диагональ заставила дерево повалиться на восток. Если бы я в тот момент использовал свои мозги и начал бы резать с восточной стороны, оно, естественно, упало бы на запад. Оставив тропу свободной. О, непостижимая способность человека всегда избирать худшие варианты!..

Наконец мы вскарабкались наверх и могли теперь рассмотреть пень во всей его красе. Пень был как пень, хотя и большой, но вот вокруг этого пня зеленела лужайка диаметром с милю…

На нее было больно смотреть – такой родной она выглядела, так напоминала любовно ухоженные газоны, которые люди почему-то норовили разбивать везде, куда их только заносило. Я никогда не задумывался над этим прежде, но теперь подумал и удивился: что же заставляет гуманоидов с Земли так настойчиво это делать? Чем так дорога человеку эта аккуратно подстриженная травка? Почему именно она?..

Лошадки растянулись длинной цепью вдоль всего гребня, и Хух, поднявшийся последним, остановился рядом со мной.

– Что там такое, капитан? – спросила Сара.

– Не знаю…

Можно было, конечно, сказать, что это лужайка, и на том закончить. Но некий инстинкт подсказывал мне: ничего подобного…

Глядя на нее, человек хотел побыстрее кинуться на эту травку, вытянуться на ней до хруста, закинуть руки за голову, прикрыть глаза шляпой и сладко вздремнуть. Даже теперь, когда отсутствующее дерево отбрасывало тень совсем в другом месте, лужайка манила! Что и настораживало… Слишком она манила, уж очень прохладной и знакомой казалась…

– Нам не сюда, – сказал я твердо и, взяв чуть влево, чтобы зеленая заплатка не мозолила глаза, стал спускаться.

Лужайка никак не реагировала, совершенно никак. Хотя я был готов к тому, что она выпустит в нас какую-то огромную и опасную штуку. Я даже представил себе, как трава свернется в трубочку и из открывшейся преисподней станут выскакивать чудища на любой вкус.

Однако ничего не произошло. Пень устремлялся в небо, насколько мог. Ствол, он же бывший дом маленьких существ, валялся полурасколотым. Лужайка зеленела.

Перед нами вновь лежала тропа, пыльной ниткой уходящая вдаль, в туманную неизвестность, к новым деревцам, проглядывающим на горизонте.

Я чувствовал, что походка моя начинает стремительно меняться. Нервное напряжение, все это время поддерживавшее меня, резко спало. И мне теперь приходилось не просто идти, но давать задание сначала одной ноге, потом другой, с трудом сохраняя вертикальное положение, удивляясь такому медленному приближению тропы…

Наконец мы ступили на нее, и я тут же уселся на большой валун. Лошадки замерли в строгом строю, а Тук устремил на меня ненавидящий взгляд, совершенно неуместный.

Это чучело восседало на Доббине в драной сутане и с нелепой куклой в руках. Оно выглядело как угрюмая девочка-переросток. Если б оно сунуло большой палец в рот, картина была бы почти совершенной. Но лицо, увы, не подходило. Вытянутое, очень смуглое, с огромными водянистыми глазами… Какая, к черту, девочка?..

– Вы, полагаю, – просипел Тук, – вполне довольны собой.

– Не понимаю, что вы хотите сказать, – ответил я.

Это была истинная правда. Я действительно ничего не понял. Этот человек всегда находился вне пределов моего понимания.

– Вот что! – осуждающе воскликнул Тук, указав рукой на срезанное дерево.

– По-вашему, я должен был любоваться его снайперским искусством?

У меня не было никакого желания ругаться с ним: я чувствовал себя совершенно разбитым. Но было совершенно непонятно, отчего же он так скорбит. Ведь дерево стреляло и по нему!

– Вы погубили тех существ! – сказал он. – Вдумайтесь, капитан! Какое блестящее достижение! Уничтожено целое общество!

– Я не знал о них… – Можно было добавить, что, зная, я поступил бы так же. Но я не добавил.