Кристофер Прист - Опрокинутый мир [litres]

– Ты могла бы попросить о переводе в гильдию, – предложил я под влиянием минуты. – Уверен, что…

– Я ношу юбку, – резко перебила она. – Ты что, до сих пор не заметил, что гильдиеры – сплошь мужчины?

– Нет…

– Не нужно долго напрягать мозги, чтобы взять в толк простую истину, – продолжала она с жаром, в котором отчетливо проступала горечь. – Я сталкивалась с этим всю мою жизнь, просто не задумывалась толком: отец вечно в отъезде, мать занята по горло городскими делами – питанием, отоплением, ликвидацией отходов, короче, всем, что мы привыкли получать на дармовщинку. Только теперь до меня наконец-то дошло, что к чему. Женщины для Города – слишком большая ценность, чтобы рисковать ими, выпуская наружу. Они нужны здесь, в этих стенах, потому что они рожают детей и их можно заставить рожать снова и снова. Зато женщины, которых приводят в Город, произведя на свет ребенка, при желании могут потом уйти. – Опять та же скользкая тема, но на сей раз Виктория не запнулась. – Знаю, что кто-то должен работать за стенами Города, знаю, что эта работа связана с риском… но меня же ни о чем не спросили! Лишь потому, что я женщина, я обречена сидеть в этих проклятых стенах, изучать увлекательные секреты изготовления синтетической пищи и – рожать и опять рожать, как только сумею…

– Ты что, не хочешь выходить за меня?

– У меня нет выбора.

– Большое спасибо.

Она встала со скамейки и гневно шагнула назад к лестнице. Я последовал за ней вниз и дальше по коридору, но в комнату не вошел, а остался в дверях. Она стояла, повернувшись ко мне спиной, и смотрела в окно на узкий проулок между строениями.

– Хочешь, чтобы я ушел?

– Да нет… Войди и закрой дверь.

Я послушался – она не шевельнулась. Наконец, предложила:

– Давай я сварю еще чаю.

– Свари.

Вода в кастрюльке еще не успела остыть и через минуту вновь закипела.

– Нас никто не заставляет жениться, – произнес я.

– Какая разница – не ты, так кто-то другой. – Она обернулась и села подле меня, держа в руках чашку с синтетическим пойлом. – Пойми, Гельвард, я ничего не имею против тебя лично. Нравится нам это или нет, и моей и твоей жизнью распоряжается система. Система гильдий. Тут уж ничего не попишешь.

– Почему? Систему можно и изменить.

– Но не эту. Она слишком крепко укоренилась. Гильдиеры закрыли Город на замок – по каким причинам, я, наверное, никогда не узнаю. Только сами гильдиеры могли бы изменить систему, а они этого никогда не сделают.

– Ты говоришь очень убежденно, – заметил я.

– А я и впрямь убеждена в том, что говорю. Убеждена по очень простой причине. Ведь системой, которая управляет моей жизнью, в свою очередь управляет жизнь за стенами Города. И точно так же, как я никогда не выйду за эти стены, я никогда не смогу предпринять ничего, чтобы распорядиться собой.

– И все-таки ты могла бы добиться чего-то… через меня.

– Ты же не хочешь говорить о себе.

– Не могу.

– Почему?

– И об этом я тоже не вправе сказать.

– Тайны! Кругом тайны!..

– Если угодно, – согласился я.

– И даже сидя здесь со мной, ты связан этими тайнами по рукам и ногам.

– А что мне делать? – ответил я попросту. – Меня заставили принести клятву…

И тут я осекся, вспомнив, что само существование клятвы оговорено в ней как тайна. Выходит, я уже нарушил ее, и нарушил так легко и естественно, что это наверняка случалось не раз и раньше.

Как ни удивительно, Виктория приняла мои слова совершенно спокойно.

– Стало быть, система гильдий сама себя охраняет. Ну что ж, в этом есть свой резон.

Я допил чай.

– Наверное, мне лучше уйти.

– Ты сердишься на меня? – спросила она.

– Да нет. Просто…

– Не уходи. Извини, что я не сдержалась… ты тут ни при чем. Ты сказал недавно, что с твоей помощью я смогу распорядиться своей судьбой. Что ты имел в виду?

– Да в общем-то сам не знаю. Быть может, у тебя как у жены гильдиера – а я рано или поздно стану им – появится больше возможностей…

– Для чего?

– Ну, как бы это сказать… для того, чтобы с моей помощью уловить смысл всей системы.

– Но ты же дал клятву ничего не говорить мне.

– Ах, да…

– Значит, гильдиеры все предусмотрели заранее. Система требует сохранения тайны, иначе ей несдобровать.

Откинувшись на кровать, она прикрыла глаза.

Я был очень смущен и сердит на себя. Прошло всего десять дней ученичества, а я формально уже заслужил смертный приговор. Странную эту логику было трудно принять всерьез, но память подсказывала мне, что в момент принесения клятвы угроза звучала вполне убедительно. Но главное – и это усугубляло мое замешательство, – Виктория невольно усложнила и без того неясные обязательства, принятые нами по отношению друг к другу. Я не мог не посочувствовать ей – и не в силах был ничего изменить. Я еще не забыл свою собственную жизнь в яслях и подспудное раздражение отлученностью от всего остального Города; а уж если позволить человеку участвовать в городских делах, но лишь до определенного предела, который ему никогда не переступить, раздражение не только сохранится, но и неизмеримо возрастет. Однако проблема-то для Города никак не нова – мы с Викторией не первые, кого женят тем же порядком. И до нас были другие, кто наталкивался на ту же преграду. Неужели все они попросту принимали систему, как она есть?..