Виктор Ирецкий - Наследники [Роман]

— Дорогой Эриксен, — шепотом произнес Георг. — Мне сейчас трудно рассказывать обо всем. Кроме того, я думаю, что нас подслушивают. Когда-нибудь. Ну, через месяц. Сейчас у меня нет сил. Но только знайте, что никакого преступления против Дании я не совершил. Я даю вам честное слово, что это так.

С минуту он помолчал, а затем добавил, как бы думая вслух:

— Я совершил несколько ошибок, это верно. Но Дании эти ошибки не касаются. Ни с какой стороны. Одна из этих ошибок заключалась в том, что я родился последним.

Эриксен слушал его, притаив дыхание, и заметно волновался. Глаза его выражали недоумение, испуг и напряженность внимания.

— Значит, ты действительно имел отношение к этому… к этой истории с подводным островом?

— Да.

— А Америка?

Георг усмехнулся.

— Америка здесь ни при чем. Все это чепуха, выдуманная дипломатами.

— Но не один же ты это сделал?

— Нет, не один. Мне помогал Свен Гольм.

Эриксен с обидой в голосе изумленно повторил:

— Свен Гольм! Вот оно что. Так, так. Старая дружба. Дружба по наследству от бабушки. Так, так. Не от огорчения ли он, бедняга, внезапно умер? Недели три назад, как он умер.

Георг с ужасом посмотрел на него и снова закрыл глаза.

— Но когда же ты все это успел? — пожимая плечами, спросил Эриксен. — Ведь это же не шутка! И кто же это придумал? Ученые утверждают, что это гениальная вещь. Право, все это как-то не укладывается в моей голове. Непонятно, совершенно непонятно. Должно быть, я слишком стар для понимания таких вещей. И кроме того, я бы никак не мог предположить, зная тебя с детства, что… Ведь для всего этого надо быть инженером или, я уж не знаю…

Георг прервал его лукавой усмешкой.

— Успокойтесь, Эриксен. Не я это придумал. Не я. У меня была очень скромная роль: получить наследие и быть достойным наследником. Но опять-таки, это все потом. Сейчас нельзя. И не мучайте меня, Эриксен. Мне трудно. Знайте только, что никаких чертежей я Америке не продавал и с нею не сносился.

— Но ведь… это всем бросилось в глаза… ты же как раз перед тем, как… действительно ездил в Америку. На этом ведь и строились обвинения против тебя.

Георг вскочил, точно обожженный.

— Я? Я ездил в Америку? Кто это сказал? Она? Эта… Вздор! Этого никогда не было. Никогда. Это надо вычеркнуть.

Но затем он потер себе лоб, виновато взглянул на Эриксена и растерянным тоном тихо пробормотал:

— Не будем об этом говорить. Это вторая ошибка. Но только против Дании ничего не было сделано. Ничего. Наоборот: все делалось во имя Дании. А начало всему положил не я. Это сделал первый из Ларсенов. Петер Ларсен. Не мой отец, а мой прапрадед.

— И бабушка Зигрид тоже обо всем знала?

— Она все знала и во все посвятила меня.

Эриксен скрестил руки на груди и восторженно обронил:

— Удивительно. Прямо удивительно. И столько лет все это держалось в тайне. Я бы никогда не поверил, что…

Он пожал плечами, пристально всматриваясь в худое, бледное лицо Георга, точно видел его впервые. После этого он встал и прошелся по комнате, заложив руки за спину.

Его фигура заметно выпрямлялась.

— Если это так, Георг… — сказал он, останавливаясь перед его изголовьем. — Я хочу сказать, если твои указания противоречат всему тому, что писалось и еще пишется в газетах, то следовало бы тебе выступить с возражениями. Да, да! Ведь это могло бы тебя хоть несколько реабилитировать. Пусть на три четверти не поверят (так оно, к сожалению, и будет, потому что легенду труднее всего опровергнуть). Но кое-что останется и в твою пользу. Да, да! Все-таки легче.

Георг кивнул головой, приподнялся и сел. Его ужасающая худоба проступала через шелк пижамы.

— Для этого я вас и просил приехать ко мне, — сказал он с лукавым видом. — Я очень рассчитываю на вашу помощь, дорогой Эриксен. Мне одному трудно. Я… я хочу написать книгу. Обстоятельную книгу. В ней я хочу рассказать, как все это было. От начала до конца. И о первом Ларсене и об Иваре Ларсене и о бабушке Зигрид. Я ничего не утаю, потому что нечего утаивать. Все было чисто и благородно.

От усталости он замолчал.

Эриксен поощрительно заметил:

— Это прекрасная мысль. Это очень хорошо. Ты реабилитируешь всю фирму. Но только, что же я могу сделать? Чем я могу тебе помочь? Что же я?

С угрюмой монотонностью Георг продолжал:

— Ваша помощь может быть двоякого рода. Мне писать трудно. Да и пожалуй, я не смогу. Это ведь надо уметь. Подыщите мне какого-нибудь скромного журналиста. Только такого, который бы не оказался предателем. И пришлите его сюда. Я ему все расскажу. Он тут же при мне будет писать. Тут же. А второе — это… это…