Виктор Ирецкий - Наследники [Роман]

С горькой усмешкой он подумал:

«Натан Шварцман, наверное, не упустил бы случая ехидно сказать мне, что мое бессмертие длилось не больше часа. И ведь верно — меня уже отбросили в сторону».

В этот день — это был только первый день — он лег спать в десятом часу вечера, испытывая полное изнеможение. Несколько раз перекладывая неудобную, жаркую подушку, он с горестным сокрушением думал:

«У меня отняли все сразу. И наследие предков. И Карен. И мою честь. И мое имя, потому что я не смею назвать себя вслух. Я — точно заживо погребенный, который через стеклянную крышку гроба в холодном ужасе посматривает на своих гробовщиков и на наследников, с места в карьер начавших хозяйничать по-своему. Но, может быть, смерть в этом и заключается — человек все видит и все сознает, но он лишается силы и права как-нибудь реагировать на это?»

С мыслями о наступающей для него смерти он ворочался всю ночь и заснул только под утро.

Проснувшись, Георг Ларсен в угрюмом отчаянии перебрал воспоминания о вчерашнем дне и, продолжая лежать с закрытыми глазами, уныло спрашивал себя:

— Чего я, собственно, жду? Какие у меня надежды? Что может изменить положение?

Но все же смутные надежды еще были. По крайней мере, он с живостью вскочил о кровати, приоткрыл дверь и, найдя на полу газету, жадно скользнул по ее разбросанным заголовкам. Первый из ник успокоительно намекал на большую вероятность победы Европы: почти весь флот Северо-Американских Соединенных Штатов был закупорен в Тихом океане. Передовая же статья ясно давала понять, что при таких обстоятельствах военные действия ограничатся демонстрацией европейской эскадры, после чего Америке придется уступить.

— То есть? То есть? — взволнованно спрашивал он себя. — Ведь уступить, это значит…

Острой иглой прошлась эта мысль сквозь его тело и запечатлелась болезненной гримасой на лице, точно он коснулся раскаленного железа. Теперь уж не на что было надеяться. Он уничтожен. Георга Ларсена, как потомка и наследника, больше не существует. На языке бухгалтеров это означало, что надо списать в расход весь актив нескольких десятилетий. Можно, конечно, начать жизнь заново и самостоятельно — скажем, в качестве Тумасова, но это… это та ребяческая глупость, которая возникает в опустошенном мозгу. Да и не в том дело, чтобы найти для себя место во вселенной и новую цель. Самое обидное в данном случае, самое мучительное, самое, невыносимое — стыд перед самим собой. Душа болит. Мучает совесть. О, ничтожество, ничтожество!

В презрении к самому себе снова подумал о браунинге, но, вздохнувши, поднял с пола газету и опять принялся читать ее. Пафос газетных авторов, не несущих на себе ни малейшего риска войны и безнаказанно стреляющих негодованием, показался ему омерзительным: все вдруг стали вояками! Нет, не мог читать дальше. Каждая строчка мучительно напоминала о том, о чем не хотелось сейчас думать. Скомкал газету и бросил ее в угол. Затем стал одеваться — машинально, тупо, ничего не соображая и неловко роняя запонки.

Выйдя на улицу, направился в Тиргартен. Пустынные по утрам аллеи излучали освежающую бодрость. Она была сейчас необходима, потому что силы догорали последним огнем.

По дороге рассеянно купил предложенную газету, но, спохватившись, через несколько минут сознательно уронил ее. После этого купил иллюстрированный журнал. Оказался популярно-техническим изданием: очень хорошо! Дойдя до первой скамьи, уселся лицом к солнцу и принялся рассматривать рисунки. Очень скоро, однако, вынужден был вернуться к своим прежним разъедающим мыслям: попалась статья, в которой, по поводу конфликта Европы с Америкой, рассказывалось о старом плане отклонения Гольф-стрема при помощи туннеля через полуостров Флориду.

Стиснув зубы, перелистал страницу. В следующей статье приводилось описание усовершенствованного экскаватора. Георг усмехнулся, — на этот раз, кажется, нечего было опасаться неприятных напоминаний.

История с усовершенствованием экскаватора оказалась презанятнейшей. В конце 18-го века некто Джемс Темперлей изобрел стенной поворотный кран с 4-мя полиспастами. Его сын, Джон, занимавшийся тем же делом, пошел дальше и придумал пловучий кран для разгрузки доков. Сын Джона, Бенжамен Темперлей, в светлой голове которого соединились изобретательность деда и настойчивость отца, шагнул еще дальше и прославился своим паровым подъемным краном, действующим по 4-м осям координат. В дальнейших поколениях имена стали повторяться. На сцене снова появились Джемс, Джон и Бенжамен, упрямые преодолеватели инерции. Каждый из них вносил новое — в то же дело. Так возникли: мостовой кран для мастерских с грузоподъемностью в 15 тонн, затем экскаватор с ленточным тормозом, потом экскаватор для подъема военных судов и, наконец, экскаватор, управляемый одним человеком и самостоятельно разгружающий, взвешивающий и распределяющий уголь на любой площади. Потомки Темперлея живут и поныне. Последний из них, Джозеф Темперлей, внес свою дань в фамильное дело в виде нового усовершенствования: его экскаватор без всякого преувеличения напоминает живое мыслящее существо, обладающее к тому же сверхъестественной силой.