Александр Беляев - Полное собрание произведений в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Но труд может быть неприятен, например тяжелый физический труд.

— Физический труд выполняют наши рабы.

Я даже привскочил на кресле.

— Рабы? У вас есть рабство?

— Ну да, что же вас так удивляет? Порабощенные силы природы, машины — вот наши рабы. А все мы, свободные граждане, работаем не только из сознания общественной пользы — это азбука, о которой мы уже забыли, — но и потому, что труд давно сделался для нас второй натурой.

— Что это? Свет погас?!

— Не беспокойтесь, я хочу посмотреть на карту, — сказал Эль.

Перед ним вспыхнул бедным светом квадрат, на котором обрисовались очертания какого-то моря.

— Эта карта движется?

— Да, она движется, потому что мы летим. Наша карта — сама земля. Вот очертания… как это вы называли?.. Азовского моря, вот Черное. Мы пролетаем его.

— Уже! Так скоро…

— Турция. Скоро мы увидим Красное море.

— Но как же вы можете обходиться совсем без карты?

— Эа направляет наш воздушный корабль по радиокомпасу. Ли посылает радиоволну, а мы летим в этом направлении, как бабочки на огонек. Ошибки быть не может. Впрочем, мы можем, если нужно, справиться по карте и магнитному компасу…

И, нагнувшись над картой, Эль сказал:

— Двадцатый градус северной широты и сороковой — восточной долготы. Мы в окрестностях Мекки. Скоро будем на месте.

Еще несколько минут полета, и мы плавно опустились.

Эа открыла дверь нашего снаряда, и мы вышли.

Ли приветствовал нас.

— Вот, полюбуйтесь, — сказал он, указывая на обломки.

На самом берегу моря в буром песке лежали эти обломки воздушного корабля, обугленные и настолько искалеченные, что нельзя было определить его конструкцию. Нос корабля, вероятно, не меньше чем на три метра зарылся в песок, образовав в нем широкую воронку.

— Сами посудите: можно ли было спастись при такой катастрофе? Американский шпион погиб, на этот раз мы можем быть спокойны и не продолжать наших поисков, — сказал Ли.

— Да, конечно, — ответил Эль и, взобравшись на воронку, начал обходить ее, внимательно осматривая. Потом он вдруг сел на песок, вздохнул и поправил на голове белый шлем.

— Ли, вы делали себе глазную операцию?

Ли почему-то смутился.

Эль укоризненно покачал головой:

— Хорошие глаза, Ли, нужны не только вам лично. Наш Союз трудящихся должен иметь зоркие глаза. Почему вы не сделали операции?

Обратившись ко мне, Эль продолжал:

— Мы, люди будущего, стоим неизмеримо выше наших предков в умственном отношении. Но физическая природа наша, увы, кое-что потеряла в новых условиях культуры. Мы все более теряем волосы. Эа, сними свой головной убор…

Эа, улыбаясь, сняла колпачок и без смущения показала свою голову, на которой не было ни единого волоса.

— Вот видите, — продолжал Эль. — Представление о красоте изменилось. Мы находим прекрасной безволосую голову женщины и пришли бы в ужас от волосатого чудовища, похожего своей гривой на животное. Вы уж не обижайтесь, — прищурился он, глядя на меня. — Вам тоже лучше снять волосы, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Мы займемся потом вашим туалетом. Так вот, волосы… Потом зубы. Вы уже знаете, что мы не едим твердой пищи. Нам не нужны зубы. Естественно, что они без работы становятся все более слабыми. Через несколько поколений люди станут совершенно беззубыми и нижняя челюсть превратится в маленький придаток.

— И это тоже будет красиво?

— Для своего времени, конечно.

— Представляю, — сказал я, улыбаясь, — что какой-нибудь Пракситель, гениальный скульптор будущего, высечет из мрамора статую, воплощающую идеал женской красоты…

— Она будет иметь огромную голову без волос, маленький подбородок, рот без зубов, почти мужское телосложение, очень тонкие ноги и руки, пальцы без ногтей…

— Какое безобразие! — невольно воскликнул я.

— Если бы горилла мог говорить, то при взгляде на статую Венеры Медицейской он, вероятно, также воскликнул бы: «Какое безобразие!» и перевел бы влюбленный и восхищенный взгляд на свою четверорукую, мордастую, косматую спутницу жизни, — ответил Эль. — Все условно в этом мире, мой друг. Изменяются звезды на небе, изменяются земли, изменяется человек, изменяются его понятия о прекрасном. Мы теряем то, что нам перестает быть нужным. Мы хуже слышим, чем вы, а вы — гораздо хуже, чем наши предки каменного века, и это понятно: нас уже не подстерегает хищник за каждым кустом.

— К сожалению, в мире остались еще двуногие хищники, — задумчиво сказала Эа, — они страшнее четвероногих. И, быть может, вот это… — Эа показала на обломки машины.