Михаил Бобров - Четыре возраста Нулизы-сан [СИ]

Грузин решительно заслонил собой прилавок и сказал совершенно без акцента:

— Не покупай, пока не увидишь конвой.

Пока борта не нависли стеной.

Пока не упали сходни — жди.

И только рука в руке — приходи.

Не то, чтобы Егору сильно понравились рифмы, но уж больно важным сделался носитель кепки-аэродрома, и совсем без подначки посмотрели его разбойничьи глаза. Так что парень даже отошел от прилавка на несколько шагов. Переждав литавры, сухощавый кавказец добавил:

— Придешь — вас точно без очереди пропустят.

Видя, что Егор обижаться и убегать не спешит, объяснил:

— Серьезно, парень. Это очень, очень старая традиция. Нельзя заранее, совсем нельзя. Моя семья давно торгует цветами, у нас все приметы верные. Вот слушай, анекдот расскажу, да? Вот представь, НАТО завоевало Советский Союз…

Егор хотел засмеяться: это через воду, что ли? И глубинные на это все просто смотрели? Но передумал, не желая прерывать потешно надувшегося рассказчика, который снова заговорил преувеличенно по-кавказски:

— И самый главный их генерал спрашивает: пач-чиму в самый сэрдца Сибирь до сих пор красный флаг? А ему докладывают: в Новасибирске грузинский мафия не отдавает цветочный рынок!

Егор улыбнулся: не так анекдоту, как всему происходящему. Да и что не улыбаться: он-то свою девушку дождался!

— А вы помните Советский Союз? Как вы думаете, его надо было сохранить?

— Нет, я тогда был как ты. Кто бы подростка спрашивать стал! И вообще, у нас в Кутаиси референдума даже не было.

— А сейчас вы уже седой. Как думаете?

Заняв места напротив определенных причалов, корабли сделали поворот «все вдруг» и осторожно двинулись на швартовку. Продавец переложил с места на место красный и синий букеты, поглядел зачем-то на солнце. Промокнул глаза уголком снежно-белого платочка.

— Э! Вот паслюши, когда я был малчык, я дэдушка Реваз спрашиваль: ты хотель с бабушка Нино развестись? Вай, дедушка лавка ронял, кинжал хватал, глаза огонь, бурка черный крыло, совсем как ночь в КПЗ! Говорил: как ты мог падумать, что я хотель развэстись с моя любимая Нино! Нэт! Никагда! Потом черный крылья сложил, лавка поднимал, и тихонько так говорил: развестись — нет. Зарэзать — да!

Музыка сделалась громче — наверное, на балконе сейчас кроме музыки ничего не слышно и ни о чем думать не получается. Пожалуй, в такой момент и правда без мыслей лучше. Случайно посмотрев на часы, Егор поспешно перевел взгляд на букеты: невыносимо было видеть, как много еще остается времени.

— Так вот, парень, — выдох грузина пошевелил цветы. — Советский Союз был как бабушка Нино. Зарезать часто хотели — но вот развод… Зачем? Громадный рынок, всем что-то надо. Все что-то купят: кто мандарин, кто апельсин, кто тюльпан. От Бреста до Анадыря никаких таможен, пошлин, виз, международных паспортов… А потом бабушка Нино взял и умер. И теперь я должен, как в том анекдоте, скакать от радости, что я «сапсем адын!»

Грузин опять вздохнул, чуть не сдув крайний букет. Легонький северный ветерок против его печали не котировался совершенно:

— Только что-то ноги не поднимаются…

Оркестр загремел по-настоящему; лишь теперь Егор понял, для чего там духовых инструментов четыре шеренги! Корабли уже шли вдоль бетона, южное солнце высвечивало безупречно гладкую обшивку. Гимн Токийской Школы закончился, играли теперь для Владивостока:

— …В утро дымное, в сумерки ранние…

Грузин опять промокнул слезы. Смущенно отвернувшись, Егор столкнулся взглядами с громадным негром в форменной куртке. Откуда он взялся?

— … Будут зори сменяться закатами, будет солнце катиться в зенит!

Буруны под кормой поднялись у всех кораблей разом — из чистого щегольства конвой застопорил синхронно, единовременно. Чернокожий здоровяк ухватил первый попавшийся букет и спрятал в него лицо. Егор двумя прыжками оказался перед причалом «Летящего Феникса». Прежняя музыка стихла; пять или шесть секунд слышно было только плеск воды и скрип тросов, утягивающих тысячетонные тела. Потом, перекрыв удар сходен, грохнули тарелки: чардаш! — и на пирс вылетела Луиза.

— Луиза-Франсуаза ле Блан де ла Вальер де Тристейн по вашему приказа…

На широких ступенях главного корпуса стоял начальник Владивостокской Школы — вполоборота, что-то приказывал посыльной. Но запнулась Луиза не поэтому.

Слева от начальника Владивостокской Школы стояли такие знакомые — и такие невероятные здесь! Сейчас! — профессор Кольбер и ректор Осман.