Геннадий Прашкевич - Кафа (Закат Земли)

Он повернул, наконец, голову:

— Скажи Хранителю бездны, что и ты чист.

— А Шамаш поверит? — осторожно спросил критянин.

— Скажи убедительно. Добавь, что ты чист чистотой феникса.

— Но как Хранитель бездны отличит мою правду от моей лжи?

— Не думай об этом. Ведь ты же чист…

— …чистотой феникса, — охотно подтвердил критянин.

И они вошли во тьму Пирамиды духов, где их охватила тьма.

Сразу перестала дрожать земля. Пахнуло нежной мокрой травой после дождя, но под ногами никакой травы не было. Ничего там не было под ногами, и они помедлили, пытаясь понять, как вести себя. Вытянув перед собой руки, Хипподи все же сделал шаг. «Стой, — сказал он безмолвному и послушному критянину. — Стой, где стоишь, — сказал он ему. — Сапог Шамаша тебя раздавит». И медленно провел руками по двум невидимым прохладным стволам. Он не мог на ощупь определить, чем они отличаются — дерево радости и дерево печали. Стволы были гладкие, и местами, как у эвкалипта, отслаивались прохладные пластины коры. Наверное, они были огромные, но и руки Хипподи уже выросли, они обнимали самое начало мира, эти мощные стволы, врастающие туда, где еще ничего не было. Хипподи счастливо чувствовал себя совсем огромным, он повел бесконечными руками вверх и блаженно погрузился в листву — мелкую и бесчисленную, как невидимые звезды. Когда ночь или ураган — неба не видно, а дерево печали и дерево радости вообще не видно всегда. Так хочет Хранитель бездны.

Он сказал в темноту:

— Вытяни перед собой руки.

— А ты дашь мне лизнуть палец? — голос критянина дрогнул.

— Погрузи руки в листву. Тебе не надо больше просить. Ты допущен.

— Но где эта листва? Я ничего не вижу. И я совсем ничего не чувствую.

— Погрузи лицо и руки в листву, — блаженно ответил Хипподи. — Погружай голову глубоко и медленно в нежную листву, дыши нежным счастьем. Ты — внутри. Ты допущен. Указания даны, не надо ждать указаний.

— Но я ничего не чувствую.

— У тебя онемели руки?

— Совсем нет.

— Тогда сделай еще два шага вперед, — блаженно посоветовал Хипподи.

Он чувствовал, как влажно и сладко струится воздух в невидимой тьме Пирамиды духов. Он легко угадывал, как живут пустые берега, как море раскручивает гигантскую темную воронку. Он не понимал, что может поглотить такая гигантская воронка, для нее и кораблей в мире нет.

— Вытяни руки.

— Но под ними ничего нет…

Голос критянина прозвучал глухо, как с большого расстояния.

Таких больших расстояний не могло существовать, потому что основание Пирамиды духов занимает не более сорока шагов по каждой грани, но голос критянина прозвучал издали, очень и очень издали, может, с другой стороны моря жаловался Хипподи на свое такое особенное состояние.

— Ты где?

— Я не знаю…

Издали, очень издали критянин жалобно попросил:

— Хипподи! Где ты, Хипподи? Ты дашь мне лизнуть палец?

— Я не отказываю никому.

Хипподи прислушался, но ничто больше не выдавало присутствия или отсутствия критянина. И если бы ладони Хипподи не лежали на чудесной гладкой коре двух вечных деревьев, он бы и о них ничего не знал. Но листочки были уже размяты — левой рукой и правой. Оставалось понять, какое дерево низводит в счастливое детство, а какое наполняет сердце печалью. Правда, Хипподи не знал, можно ли веселиться в Пирамиде духов. Все-таки присутствие многих душ слабо, но угадывалось. Когда раба хотели продать отдельно от души, его на час вталкивали в Пирамиду. И сейчас бесприютные души невидимо толпились в невидимом пространстве, увеличивая тьму, слабо и нежно отдавая запахом вечности. Ничего не втягивалось в Пирамиду духов снаружи. Руины, смрад, дым — всё оставалось снаружи, ничего такого в Пирамиде не было. Может, и критянина не было, ведь я сейчас в самом начале — у корней дерева печали и радости, подумал Хипподи. Но если еще и мира нет, если еще ничего нет в мире, почему я так ясно представляю море и уходящие, тяжело разворачивающиеся чужие триремы? Вопят дудки, ударяют весла в такт хлопанью бичей. Может, я вижу будущее? Я же видел Кафу в расцвете, с веселой шумной распродажей рабов на ипподроме — крепких, сильных рабов, красивых, как критские быки. Я видел, как флот аталов уходил в Тиррению, в Египет, в Ливию, и получал оттуда положительные известия, и оттуда в Кафу привозили сильных веселых рабов и редкие товары. Все это было! Или это всё еще только будет? И если это всё еще только будет, то почему я не вижу ничего, кроме чужого уходящего флота? Ведь не может быть так, чтобы победители ушли и история завершилась.