Андрей Валентинов - Лейхтвейс

Улыбнулся, инструктора вспомнив (пусть видят!) и кивнул, подбородком в зенит целя.

– У меня для войны нет личных причин. Но если что, там и станцуем. А кто вернется, небо рассудит.

Обратный путь лежал на северо-восток, к окраине маленького городка Оффенбург, где на полевом аэродроме их ожидала трудолюбивая «Тетушка Ю». Был ясный день, поэтому сразу же поднялись повыше, за два километра, дабы добрых немецких Михелей не смущать. Летели по-прежнему парой, плечом к плечу, но разговора никто не заводил. Только уже на подлете, перед тем как уйти вниз по пологой дуге, Цапля подняла левую руку.

Остановились и зависли – мухами в синем янтаре.

– Что писать в отчете, я знаю, – чуть подумав, заговорила девушка. – Только давай уточним. Песню пели в вашей учебной группе. Она редкая, но Крабат и Ведьма…

Дернула носом, поправилась:

– Марек Шадов и Анна Фогель ее знают. Ты хотел это проверить? Думаешь, в группе была утечка?

Лейхтвейс порадовался, что на нем очки толстого стекла.

– Эту песню по радио не передают. Если знают, то от кого-то.

Цапля взглянула удивленно:

– Думаешь, их агент в шифровках стихи передавал? Хотя ты прав, группу мы еще раз проверим. Вдруг кто-то взял да покинул Рейх?

Про Оршич – ни слова, как Лейхтвейс и надеялся. Инерция мышления! Строгому инструктору не положено распевать песни. А поскольку в беседе запоминается последняя фраза, он не преминул пустить разговор в вираж.

– Кстати! Ты говорила насчет фамилий, чтобы, значит, не поминать. Мою ты знаешь, а я твою – нет. Это что, действительно тайна?

Неле фыркнула рассерженной кошкой.

– Обойдешься!

И, резко развернувшись, ушла в сторону. Николай Таубе с трудом сдержал улыбку. Конечно же обойдется. Хорошая точка в конце разговора! А вот Крабат и Ведьма все поняли правильно. Если умные – отзовутся.

И «марсианин», поправив гироскоп, заскользил вниз, навстречу нелюбимой им земле.

«Мы станцуем за облаками. Ты вернешься, а я останусь…»

Америго Канди нашел князя сам – встретил в самом начале улицы-ущелья. Все тот же, в соломенной шляпе и деревянных башмаках. Улыбаться не стал, шагнул навстречу. Князю внезапно вспомнилось странное словечко – «марцуоло», сорт бесплодной тосканской пшеницы, из которой такие шляпы вяжут. А еще марцуоло – это обманщик, пустоцвет.

– Могу пожелать доброго дня и сгинуть подобно призракам, в которых вы не верите, – соломенная шляпа изящно вспорхнула с головы. – Но если хотите, пройдемся. Мне как раз надо вниз, хочу кое-кого повидать.

Дикобраз лишь пожал плечами. Если по дороге, то не гнать же человека, пусть он и Канди!

– Благодарю! – интерно, пристроившись рядом, застучал подошвами по камню. – О чем бы нам с вами поговорить, князь? О вещах серьезных вы предпочитаете беседовать с другими, я уже с этим смирился. Хотите расскажу, почему я такой странный? Я ведь действительно вижу то, что прочим недоступно. Проникаю в самую суть.

– Служба у вас такая, – сочувственно вздохнул князь. – Видите и проникаете.

Канди негромко рассмеялся.

– Ну вот, намекнули! А я хотел вам рассказать о разных полушариях мозга. Очень, знаете, интересно! У таких, как я, доминирует правое. Оно, как вы, вероятно, слыхали, отвечает за распознавание лиц, музыки, картинок и вообще за наше воображение… Однако вы – человек уравновешенный, к фантазиям не склонный. Тогда оцените реальность. Или вы считаете, что у всех, кто видел Градиву, проблемы с головным мозгом?

Какую-то минуту Дикобраз колебался. Стоит ли объяснять, откуда в шляпе появляется кролик – особенно тому, кто этого ушастого беднягу подложил? Но, может, он ошибается? Вдруг этот Марцуоло – просто безобидный чудак?

Решился. Будь что будет! Ведь все равно не отстанет.

– Проблемы у них с образованием. Синьор Канди! Ни в греческой, ни в римской мифологии никакой Градивы нет. Есть Градивус, это одно из прозвищ Марса…

Интерно весело улыбнулся, словно услыхал удачную шутку.

– И откуда же она по-вашему появилась, дорогой князь?

– Из Зигмунда Фрейда, дорогой синьор Канди. Тридцать лет назад он опубликовал очерк «Бред и сны в „Градиве“ Йенсена». Там как раз и присутствовала Шагающая – в пеплосе, венце и во всей славе ее. Фрейд по этому поводу развил целую теорию о природе сна и бреда. Роман Йенсена, насколько я знаю, на итальянский не переводили, зато Фрейда, пока Дуче его не запретил, можно было найти в любой библиотеке. Может, даже в здешней.