Андрей Валентинов - Лейхтвейс

Марсиане…

Говорить никто не спешил. Гости здороваются первые, но французы предпочли об этом забыть. Стрелки наручных часов бесстрастно отсчитывали секунды, все четверо молчали, словно не решаясь спугнуть тишину. Лейхтвейс вдруг понял: говорить им не о чем. Полеты, командировки, жизнь на земле – все это тайна, делиться которой никто не станет. А о чем еще? О футболе, погоде и кино, то есть, ни о чем? «Крылатые» – не слишком светский народ.

Наконец, Неле (хозяйка) шагнула вперед, доставая из кармана сложенный вчетверо бумажный лист.

– Это наши речи. Можете приложить к отчету.

Мужчина, чуть помедлив, тоже полез в карман.

– А это наш ответ.

По-немецки, с мягким южным выговором.

Прошел ровно половину расстояния, дождался Цапли. Обменявшись бумагами, двое взглянули друг на друга. Гость медленно, явно нехотя, протянул руку в тяжелой перчатке:

– Крабат.

Плечи Неле едва заметно дрогнули. Таубе шагнул вперед, чтобы стать рядом с напарником, однако женщина в маске успела первой, заступив дорогу.

– Вы – Лейхтвейс, – негромко проговорила она, тоже по-немецки. – Жаль, мы не встретились раньше, в воздухе или на земле, все равно. Кто я, вы догадались, но если нужен псевдоним, то – Ведьма.

Руку протянула так, словно впереди была горящая печь.

– Пугать таких, как вы, бессмысленно. Просто хотим предупредить. Никакого мира нет и быть не может. Если у нас заберут ранцы, все равно встретимся. Хоть на земле, хоть под землей.

Голос того, кто назвался Крабатом, спокоен и тверд. Он не грозил, просто констатировал.

– У меня на то есть и личные причины, но они не главные. Вы, ребята, служите самому большому злу, которое только есть под солнцем. И вы – лучшие. Значит, ваша очередь – первая.

Теперь уже не стояли – сидели, прямо на голом камне, двое против двоих. Гости, достав сигареты, выложили пачки перед собой, словно обозначая невидимую демаркационную линию.

– Политики подписывают разные бумажки, но война все равно идет. Надеюсь, у вас тоже нет иллюзий.

Ответа явно не ждал, но внезапно заговорила Цапля, так же спокойно и бесстрастно.

– Иллюзии есть у вас. Вам кажется, что конфликт в Европе – главное. Но вы забыли об Аргентине, которая того и гляди свалится всем на головы. Сегодня нам подкинули ранцы, завтра мы получим тектонические параболоиды и урановые бомбы. Вы хоть думали, зачем это делается?

Гости переглянулись, словно передавая эстафету.

– Думали, – кивнула Ведьма. – И сделали выводы – вероятно, как и вы. Когда борьба насмерть, союзников не выбирают. Так, кстати, думает и ваш Гитлер. А если вы намекаете на войну миров, то шансов у Земли нет никаких, по крайней мере, на поле боя. Даже если мы все, вопреки очевидному, объединимся. Так и передайте вашим «фюрерам».

Лейхтвейс и без этих слов сразу понял: эти двое давно уже все для себя решили. Может, встреча для того и нужна, чтобы ни у кого не оставалось сомнений. Война уже идет, ее ничем не остановишь. Крабат и Ведьма – тоже лучшие. Они не наемники, их ненависть выстрадана, она – из самого сердца. Как у Ночного Орла.

…Вероника Оршич. Подполье. «Германское сопротивление» и «Ковбои». Марек Шадов, он же Вальтер Хуппенкотен, он же Крабат, он же Номер 415, заместитель Жозе Кинтанильи.

А если цепочку сократить? Вероника Оршич – и…

– Вы тут планету помянули, – проговорил он, глядя поверх голов. – Только нет такой планеты, астероид имеется, каменюка небесная среднего размера. Но это вы наверняка и без меня знаете. А в нашей курсантской группе песня была – переделка танго «Аргентина», мы ее под гитару исполняли. Вспомнил я, потому что в ней как раз про таких, как мы, крылатых.

Петь не стал, ибо Шаляпина в родне не имел и при посторонних стеснялся. Просто прочитал, как стихи на уроке литературы.

Про гитару и насчет «мы» – солгал. Не исполняли и слышали всего один раз – от инструктора. Оршич тоже не пела, прочитала вслух, как он сейчас. А пели ее не крылатые курсанты, а пилоты легендарной Первой эскадрильи «Врил». Про эскадрилью Лейхтвейс узнал уже после и то совершенно случайно.

Хоть и смотрел он вверх, на плывущие от горизонта перистые облака, но сразу понял: гости песню знают. Виду не подали, да и не поймешь, что там у них, под масками, однако слишком уж каменно молчал Крабат, как будто собственный некролог ему читали. Ведьма, напротив, чуть наклонила голову, словно беря в прицел.