Вячеслав Багров - Путь в бездне

«— Началось,» — подумал Фолк: «— Надо это пережить».

Почти очистившееся от облаков высокое небо, сияло в лучах восходящего к зениту весеннего солнца. День разгорался. Но с севера, набухая и наливаясь темнотой, росла где-то у горизонта, тяжелая грозовая туча.

На улице гремела гроза, и раскаты грома — ухающие, с долгим недовольным эхом, громыхали за цветными стеклами, мраморные лестницы потускнели от внезапно потемневшего неба, и пятна крови на них уже не казались такими яркими, вызывающими. Грозовая, пропитанная свинцом туча, скрыла полуденное солнце.

Который это дом? Какая по счету квартира за сегодня?

Фолк никогда не знал этих людей и не будет знать.

Смена лиц, однообразное, неотвратимое действие — ствол пистолета в его руке, резко поворачивается и стреляет, и гром грозы, вторит ему.

Уже не надо никуда спешить, уже не будет никаких Мирных Берегов, уши глохнут от криков и пальбы.

Мирные Берега…

На лестничной площадке пахнет женскими духами и цветная кафельная плитка, до блеска вычищенная чьими-то руками, встретила офицеров торжественно. Фолк, поднявшийся по мраморной лестнице на этот этаж, первым приблизился к высокой деревянной двери, моренной под красное дерево и с золотой табличкой «господин Мав и семейство», и уже привычно, без раздумий, ударом ноги сломал замок — дверь распахнулась. Перед ним стоял среднего роста толстяк в вельветовом светло — зеленом халате, на его круглом холеном лице, застыла маска ужаса — дикого, животного, а в вытянутой вперед дрожащей руке скачет из стороны в сторону короткоствольный пистолет. Глаза толстяка — широко раскрытые, округлились, рот искривлен, как у паралитика.

Мирные Берега…

Фолк сразу же нацелил на толстяка свой пистолет, но не открыл огонь, медлил, смотрел в полное лицо хозяина квартиры, которое словно желтый призрак плавало в полутьме прихожей. Позади Фолка подходят другие офицеры, и топот их сапогов вязнет, где-то под высоким потолком лестничной площадки.

Секунда, еще одна.

Фолк увидел, как мелькнуло в глубине квартиры пестрое женское платье и услышал сдавленный, приглушенный возглас, скорее детский, чем взрослого человека.

«— Стреляй.» — Фолк спокойно смотрит толстяку в глаза.

Толстяк нажимает на курок, раздается громкий щелчок, но выстрела нет, и тот снова и снова жмет на курок, глядя на стоявшего напротив Фолка обезумевшими глазами.

Щелк, щелк, щелк…

Фолк нажал на спусковой крючок, грохнул выстрел, пистолет в его руке привычно дернулся, и толстяка с его ужасом в глазах, отбросило в глубину прихожей, он тяжело рухнул на спину, его зеленый халат задрался, показав по бабьи гладкие упитанные ляжки. Правая нога толстяка задергалась, черный тапок с нее слетел.

Фолк вошел в прихожую. Офицеры, толкая его, кинулись вглубь квартиры.

«— Я мог плюнуть в лицо полковника. Еще тогда.» — Фолк убрал пистолет в кобуру и полез в карман своих форменных брюк за пачкой папирос: — «Жить хочу. Все просто.»

Где-то из дальней комнаты, откуда с улицы проникал мутный свет, донеслись визг и вопль, грохнули два выстрела, один за другим.

Фолк раскурил папиросу — прихожая быстро наполнилась табачным терпким дымком, и достал пистолет.

Даже сейчас он мог повернуть ствол вправо, и топчущийся возле стеклянной комнатной двери лейтенант, с рассеченной левой бровью, покатится по полу, вправо, и выходящий из коридора в прихожую чернявый капитан, с сухим вытянутым лицом, сползет по стене, марая бело-полосатые обои своей кровью.

Капитан приближался к Фолку, держа что-то блестящее в левой руке. Фолк посмотрел на его руку — золотая цепочка и увесистый кулон с синим камнем. Капитан затолкал золотое украшение в карман кителя и, усмехнувшись, глядя Фолку в лицо, сказал:

— Рисковый вы парень, майор.

Фолк промолчал, курил.

— Он мог вас запросто пристрелить.

— Все умрем.

— Это, да, — капитан приблизился, без всякого выражения посмотрел на лежавшего в темной луже, толстяка: — Дурак, не убрал предохранитель. Я думал, вы — департаментские, тряпки…

От капитана крепко несло вином.

Из боковой комнаты вышли два лейтенанта — один совсем еще сопляк, белобрысый, высокий, с узкими худыми плечами, другой — лет тридцати пяти, коренастый, широколицый, с короткими густыми усами под носом «картошкой».

— Что там? — спросил их капитан.

— Чисто, — ответил молодой.

Ничего больше не говоря, офицеры неторопливо вышли из квартиры, оставив Фолка одного.