Юрий Тупицын - Галактический патруль

- Ты заметил, Витя, как этот Ник слова выговаривает? Как топором вырубает. Обучен он русскому языку хорошо, а говорит не по-российски - напевности нет. И еще, обратил ты внимание на то, что этот Ник внимательно слушал Игорька, когда тот рассказывал ему, кто в семействе Коганов еврей чистый, а кто нечистый? Ведь явно не по делу информация, а он с аппетитом скушал и не остановил. С его-то характером! Интересно ему было, Витя.

Толстяк снова налил себе немного коньяку, но теперь закусил не лимоном, а запил глотком холодного кофе.

- Значит, Моссад? - подумал он вслух.

- Не обязательно, Витя, не обязательно, - отступил на полшага многоопытный старичок. - Но что он квалифицированный, работающий по найму агент, гарантирую. Этим мы его и прижмем, если начнет трепыхаться.

- В общем, надо его брать!

- Надо, Витя. Риск есть, но надо. Обижать его не нужно, а маленько прижать, чтоб силу нашу почувствовал, следует. Упустим сейчас - обрубит концы и уйдет. Мужик хваткий.

- Да будет так, - заключил толстяк.

Он пригласил Семена Григорьевича заночевать, но тот отказался, сославшись на то, что и в привычной-то постели засыпает с трудом, а уж в чужой - и вовсе не уснет. Старичка доставили домой на хозяйском «мерседесе». Семен Григорьевич занимал уютную, со вкусом, не без лишней роскоши двухкомнатную квартиру и жил один. Экономка у него была приходящей. Шофер-телохранитель проводил его, от греха, до самых дверей. Семен Григорьевич скинул туфли и прямо в носках прошагал по мягким коврам в свою спальню, бывшую одновременно и кабинетом. Повесив парусиновый пиджак на спинку стула, он подсел к телефону, набрал нужный номер. Ждать ему пришлось довольно долго, только на восьмом гудке трубка отозвалась сонным голосом:

- Слушаю!

- Прости, что беспокою тебя, Казимир, но дело спешное. Блицкриг!

- Семен?

- Он самый. Проявлен очень большой интерес к семейству Коганов, и очень серьезным человеком. Не в скрипочках ли тут дело?

- Хм!

- А в чем еще? Думаю, что интересующийся - агент какой-то солидной фирмы. А за эти скрипки любитель-миллионер денег не пожалеет.

- Откуда и кто мог узнать о них?

- Ося Коган кому-нибудь проболтался в Аргентине. Похвастаться он любит.

- Кто этот агент? Фото есть?

- Нет, Казимир, ни фото, ни даже описания внешности. Но человек серьезный, высокого уровня профессионал. Как бы он не обставил тебя.

- Спасибо, Семен, - ответила трубка после паузы. - За мной не пропадет.

Славка позвонила и, прислушиваясь к приглушенному дверью неторопливому перезвону, улыбнулась, представляя, как Людмила, сводная сестра, удивится ее появлению. Дверь не открывалась, и Славка позвонила уже нетерпеливо, трижды нажимая кнопку звонка, который теперь и не звонок вовсе, а колокольня. «Спит, что ли?» - уже сердито подумала девушка. Людмила любила поспать, но спала она чутко, как кошка, на которую была похожа своими мягкими, капризными повадками. Когда и третий звонок не помог, Славка полезла в карман своей кожаной куртки, которая на самом деле была вовсе не из кожи, а из какого-то японского заменителя, и достала связку ключей - она носила их по-мужски, а не по-дамски - в сумочке, которую можно и срезать, и просто вырвать из рук. На двери было два замка: один - простой, отечественный, хотя в семье он именовался английским или просто замком, другой - цилиндровый, английского изготовления, прозывавшийся почему-то наганом. Славка свободно открыла замок, а с некоторой зацепкой и наган, чему удивилась: уж если случалось замкам заедать, то заедал отечественный, наган же работал надежно, как часы.

Распахнув дверь, девушка крикнула:

- Вставай, соня! - после чего тщательно, как учили и приучили, закрыла дверь на оба замка.

Снимая куртку и мокасины, Славка ожидала появления сестры. Она так следила за дверью гостиной, что повесила куртку мимо крючка, пришлось нагибаться, подбирать и снова вешать, теперь уже со всей аккуратностью. Обеспокоившись, Славка скоро прошагала по бухарскому ковру люберецкого производства, пересекла гостиную и заглянула в спальню сестры - пусто.

Квартира у них была большая - четыре комнаты, одна из них перегорожена с полу до потолка фанерой, оклеенной обоями под цвет стен, на две отдельные спаленки: для нее и для Людмилы. Славка заглянула и к себе - тоже пусто. Со стены на Славку смотрел широко, по-столяровски улыбающийся отец - родной для Славки, отчим - для Людмилы. Славка повесила его портрет над своей кроватью два года назад, после того как отец вместе с пятью другими альпинистами погиб под неожиданно сорвавшейся мощной лавиной на склонах пика Победы. Три связки погибло!