Юрий Тупицын - Галактический патруль

В массивном скафандре высшей защиты Шегель был похож на робота-антропоида, а лучше сказать - на средневекового рыцаря со щупом геолокатора вместо копья в правой руке. Он помедлил, точно перед прыжком в холодную воду, вглядываясь в бездну мрака, светящейся пыли и драгоценных камней. И шагнул вперед. Шагнул в странный мир, в котором не было ни верха, ни низа.

Пожалуй, только сейчас, перед решительным шагом, который должен был отделить его от корабля и унести навстречу неведомому, Шегель понял всю глубину риска, на который он решался. Чувство это было похоже на озноб, на предлихорадочное состояние, готовое разрядиться бурным пароксизмом.

В который раз за время пребывания в космосе Шегель позавидовал командиру. Как все ясно и просто Ларину! Риск, опасность - для него обыденная будничная работа, все равно что для Шегеля расчет какой-нибудь элементарной плазменной ловушки. У Ларина и сердце бьется ровно, и ни один мускул не дрогнет на лице. А что толкает на этот проклятый риск его, Шегеля?

Конечно, служение науке - дело святое, без этого базиса он бы и дня не засиделся в космосе. А какое удовлетворение, какое торжество охватывает твое существо, когда ты побеждаешь самого себя и шагаешь через порог, возле которого топчутся в сомнении и страхе тысячи других людей! Перед этим блекнет даже самый миг победы. Но все это - не главные грани риска, не вся его правда, не вся суть. Суть - в принадлежности к когорте людей долга. Да-да, во все времена, от дымных костров родового строя до сияющих огней коммунизма, люди иногда четко, иногда незримо делились на два лагеря. Одни, когда перед ними вставала опасность, проблема боя и драки, извечная проблема - быть или не быть, спрашивали себя: а почему должен кто-то другой, почему не я?

И шли в бой. Одни бездумно-радостно, потому что бой - их родная стихия; другие с привычным хладнокровием, ибо сражение - их профессия; третьи в сомнениях с тяжким сердцем и оглядкой назад - таков уж долг их и доля. Но все-таки шли! Ведь должен кто-то прокладывать тропинки в чужом краю и грудью встречать неведомое.

Но всегда были и другие. И эти другие спрашивают и себя, и всех окружающих: а почему я, именно я? Я, а не кто-то другой, должен менять привычную жизнь, идти туда, где никто еще не был, идти навстречу страхам и самой смерти? И они не идут. Одни - грубо откровенно, рисуясь своим цинизмом и возводя его в некую мудрую философию; другие - хитро, изворотливо прикрывая свою гражданскую трусость десятками отговорок и предлогов; третьи - стыдясь своей лености и душевного бессилия, бормоча оправдания и раскаиваясь, но все-таки не идут!

Из первых рождаются герои, из вторых мещане. Часто гибнут первые. И не только в лучах мировой славы, но и в серой безвестности, в самом начале своего тяжкого пути. Благоденствуют вторые, с легким сердцем пользуясь тем, что по праву принадлежит первым. Даже их радостями, даже выстраданной ими любовью.

Конечно, по мере того как люди сбрасывают оковы рабства и эксплуатации, армия героев растет и мужает. Но несть числа и мещанам. Мещанам новой формации: умным, обстоятельным, иногда, в миг любования собой, даже отчаянно храбрым, - но все-таки мещанам. Где же истина? А стоит ли судить одних и восхвалять других, ведь каждый делает то, что ему по силам. Хотя, наверное, в этом незримом соотношении героев и мещан и состоит сила одних наций прошлого и слабость других.

- Олег Орестович, готов?

Шегель вздрогнул, очнувшись от своих так не к месту пришедших в голову, не относящихся к делу мыслей.

- Готов, - тенорком пропел он и шагнул вперед.

Шагнул в странный мир, в котором не было ни верха, ни низа, в котором всюду, куда только мог взглянуть глаз, были звезды, звезды и звезды. Правда, впечатление всеобъемлющей звездной пропасти скрадывалось громадой астероида, который тяжело встал совсем рядом с кораблем. Приходилось делать усилие, убеждая себя, что до него четыреста метров. Отдалившись от корабля, инженер сбалансировал скафандр, неторопливо проверил снаряжение и сообщил:

- Все в порядке, я пошел.

- Слежу за тобой, - отозвался в телефонах голос Ларина, - желаю удачи.

Инженер дал двигателю скафандра малый ход. Раздался приглушенный свист реактивной струи, и корпус «микеши» медленно поплыл назад. Через пару секунд Шегель вышел из тени корабля и окунулся в ослепительные потоки солнечного света.

На прозрачном шлеме скафандра вспыхнули золотистые блики. Набрав скорость четыре метра в секунду, инженер выключил двигатель и полетел по инерции. Он почти не спускал глаз со счетчиков радиации. Ее уровень возрастал, все быстрее обгоняя квадратичный закон, и это беспокоило его больше всего. Но доза радиации внутри скафандра была небольшой, и до нормы было еще далеко.