В Бирюк - Гоньба [СИ]

«Надежда» была предана. Вместе с «верой» и «любовью». Преданы и проданы. За перспективу протекции. При дворе какого-то Великого Князя. Чего-то там.

Мне пришлось вырастить новые. «Веру» — в себя, «надежду» — на себя, «любовь» — к себе. Вырастить. На очень… «каменистой почве», на простом правиле: «Воли своей не отдам никому».

Это — тяжко. Большинство хомнутых сапиенсов такой труд… избегают. Мне — пришлось.

Странно. Грустно. Горько. Стыдно. Себя. Своих чувств. Своего идеала. Собственных восторгов, радости. Трепета чувств. Виртуальная картинка оказалась не совпадающей с реалом. Мираж. Воздушный замок. Бывает. Но сколько же моих собственных сил душевных было вложено, было вызвано тем образом! А образ-то оказался… п-ш-ш.

Забавно. Стыдно своих тогдашних страхов, растерянности, непонимания. Но куда стыднее память о своём счастье, восторге, надежде.

Счастье стыднее горя?

А впрочем… пофиг. Всё прошло. Скучно. Неинтересно.

«Время — лучший лекарь». Лечит не только от боли, но и от радости.

Мой неотрывный взгляд несколько обеспокоил Хотенея. Он ожидающе уставился на меня. Я глубоко задумался, тяжело, встряхнутыми побоями мозгами, размышляя о прошлом, рефлекторно провёл себя по груди, счищая лишнюю мазь. Он, кажется, удивился. И — обрадовался. Чему-то. Рявкнул на прислужника. Тот посмотрел на меня как-то зло. Обиженно попытался возразить своему господину. Но был им вытолкнут в дверь.

Парень чем-то неуловимо похож на Корнея. Тогдашнего, киевского ещё, наложника Хотенея, моего соперника в борьбе за внимание господина. За право быть наиболее желаемым вместилищем хозяйского уда. Корней тогда до-ревновался. До застенков пытошных. Теперь этот. Ревнует? Ко мне?! К «Зверю Лютому»?! — Нет, конечно. К очередному объекту увлечения повелителя, к «шкурке серебряной».

Всё как прежде. Этих людей не интересуют мои знания, умения, возможности… Они понимают только привычные этикетки. Для них нет человека, нет реальности — это сложно. Это — думать надо. Смотреть-видеть. Только ярлыки. Так проще.

Они видят не Воеводу Всеволжского, не создателя и государя нового обширного владения, городов и весей. Правителя, полководца, изобретателя, организатора, учителя… Человека. Не бывает здесь просто человека! Есть боярин, поп, смерд. Или — холоп. Инструмент для удовлетворения нужд владельца. Все роли расписаны. Даже не с рождения — с дедов-прадедов. Этот — господин, тот — орудие говорящее.

Люди судят по своему опыту. В его рамках. Выходящее за рамки, новизна… — Не, не бывает.

«Что было — то и будет. И нет ничего нового под луной».

Был Ванька — любимый холоп. Может стать — нелюбимым, может — беглым. Но холопом — останется. Как и боярин. Может — стать важным, может — опальным. Всё. У них даже мысли возникнуть не может, что давешний наложник — воевода. Так не бывает. Противу всех законов людских и божеских.

Они в этом уверены. Это их вера. Их надежда. На неизменность мира. Их любовь. К вечному «нет ничего нового». Никакие аргументы и прецеденты — не переубедят. «Священная триада» — не рациональна, не разумна. «Вера, надежда, любовь» — где здесь место для информации, логики?

Собственный локальный опыт — абсолютизируется. Об ином, о возможных вариантах — не знают. И знать — не хотят. «Знать» — тяжело, трудно. А мы так, по простому. Беглый холоп? — Сыскать и казнить. Таково общее, общественное мнение. Всенародный обычай. Выражено в форме национального «вечного» закона, «Русской Правды».

Хотеней, видимо, понял мой задумчивый неотрывный взгляд, случайное движение руки, как намёк. Как приглашение. Понял так, как ему представлялось «правильно». В меру собственного понимания и соображения.

«Мы видим только то, что мы готовы увидеть».

Выгнав прислужника, многообещающе улыбаясь под моим остановившимся взглядом, он начал раздеваться.

До меня дошло не сразу. А когда я дёрнулся, скривившись сразу от боли в спине, Хотеней заторопился, успокаивающе бормоча:

— Сща-сща, погодь малость. Я ж завсегда знал — ты парнишка крепкий, всякое чего вынесешь-вытерпишь. За-ради господина свого удовольствия. Я ж вижу — ты в животе. И сразу ж… Старая-то любовь — не ржавеет, оно ж завсегда… Я ж у тя, помнишь? — хе-хе… первый. У тя после много-то…? Не-не, я не сержусь. Судьба у тя такая. «Кто прошлое помянет…». Чую-чую — разгорается у тя. Ждёшь — не дождёшься. Потерпи чуток. Счас побалуемся. Сщас уж мы… за все годы-пропуски… Целочка моя серебряная.