Виталий Савченко - Сквозь завесу времени (сборник)

— И давно?

— Давно. В каменном веке Короны. Тоже оставили нам кучу всякой ереси. Молитвенный столб, который при ближайшем рассмотрении — через двадцать тысяч лет, естественно, — оказался исковерканным отражателем гравитационного двигателя. Ну и так далее. Легенда о Высекающем огонь, например. Сохранились даже его изображения… Вам в этом отношении повезло, лики ваших святых благообразны, а у нас… у этого Высекающего огромный шрам через все лицо.

— Любопытно. Что же, наскальные рисунки, скульптуры?

— И то, и другое. Наскальные — это прижизненные, а потом даже бронзовые статуэтки, фрески, как полагается. Богатая иконография.

— Значит, тоже по образу и подобию?

— Конечно! Деталь эта, в общем, утешительная. Нас во Вселенной больше, чем мы думаем. Но тех, кто был у нас, еще предстоит найти.

— Найдем, — сказал Дмитрий. — Куда они денутся. А почему, собственно, Высекающий огонь? Он что, вроде нашего Прометея? Первооткрыватель, так сказать?

— Нет, здесь совсем иное. Огонь уже был давно известен, но древние люди Короны просто не могли по-другому обозначить то, что они увидели. А увидели они плазменный резак. Увидели, как тонкая игла света режет каменную гору, словно головку сыра. Впрочем, при желании вы можете это увидеть.

— Это как же?

— А вот так. Мы имеем возможность в исключительных случаях почти достоверно реконструировать некоторые эпизоды нашей истории. Видите, сколько оговорок сразу: в исключительных случаях, почти, некоторые эпизоды — я это подчеркиваю, потому что процесс реставрации необыкновенно сложен и требует такого количества энергии, которого даже мы не всегда можем себе позволить… Я не могу объяснить вам сам процесс: я не специалист, но если приблизительно, то мы имеем дело с остаточной информацией. Это, если хотите, энтропия наоборот. Тонарный анализ…

— Не надо, — перебил его Дмитрий. — Тонарный анализ говорит мне ровно столько же, сколько и энтропия наоборот. Я не гордый, могу признать, что кое в чем мы еще ученики. Давайте суть.

— Хорошо. Перейдем к сути. Итак, мы смогли реконструировать некоторые эпизоды пребывания Пришельцев.

В частности, тот эпизод, из-за которого, по всей вероятности, один из них и стал Высекающим огонь. Сейчас вы это увидите.

— Прямо здесь?

— А почему бы нет? В конце концов я должен чем-то отплатить вам за Информаторий? — Он снова, как и в первый раз, достал из кармана передатчик. — Дайте, пожалуйста, эпизод дубль-два, первую часть крупным планом.

— Почему вы разговариваете с пилотом? То есть… Ну, с киберпилотом на нашем языке?

— Потому что я учитывал и несколько рискованные ситуации, в которые мог бы попасть на Земле. Понимаете? И в этих случаях мне легче было бы объясняться с пилотом на языках Земли. Он запрограммирован на шесть языков. А теперь, пожалуйста, будьте внимательны. Вы присутствуете при извержении вулкана Центарий. Это было двадцать тысяч лет назад, на заре цивилизации Короны…

Дмитрий едва не отшатнулся, потому что прямо ему в лицо полыхнул нестерпимо яркий поток клокочущей лавы. Она заполнила весь экран, если можно назвать экраном то, что возникало перед его глазами. Раскаленная река выплеснулась из кратера и стремительно неслась вниз, по крутому каменистому склону… Изображение на миг потускнело, потом масштабы изменились, и лава уже выглядела пойманной на лету молнией: шевеля лучами-щупальцами, она лениво стекала в долину, обагренную отблесками огня, и в этом смешении черной ночи и горящего камня не сразу можно было заметить в самом устье долины крохотные домики обреченного города. Дмитрия не обманула эта кажущаяся медлительность: изображение передавалось с расстояния многих километров, и там, в натуре, он знал, лава текла со скоростью гоночного автомобиля…

— Это столица древнего государства Алканов, — сказал Ратен. — Колыбель нашей культуры. Город, который еще и сегодня…

— Не надо! — попросил Дмитрий. — Подождите… Какая… жуткая тишина!

Все происходило в полном безмолвии. Люди Короны или не умели реставрировать звук, или сделали это умышленно. По крайней мере ни душераздирающие крики, ни вопли, ни грохот не могли бы сейчас ничего прибавить к картине, которая открывалась Дмитрию. Он видел добела высвеченные улицы, перечеркнутые резкими тенями мечущихся людей; видел полные предсмертного ужаса глаза женщин, прижимавших к себе детей, и сразу понял, что уже знает все это, потому что перед ним были последние минуты древней Помпеи…