Константин Чарухин - Клятва Асклепия

— Подопытный ветеран перестал принимать пищу на четырнадцатом десятке лет и просиживал в углу клетки, поглядывая на людей и сотоварищей со странной иронией. В общем, я не нашёл к нему подхода. Есть куда расти, — поведал Пий Пруденции при встрече в закусочной, и ни с того ни с сего добавил едва слышно. — Кстати, мы с тобой так и не поставили точку-ночку.

— А у меня знаешь, что сегодня было? — реаниматолог будто не заметила последней фразы. — Тоже фиаско. Уникальный случай. Пожалуй, пока секретный. Клянись Асклепием, что никому! Вот. Это был… старик. Нет, настоящий старик, как в сказках: седой, морщинистый. Мёртвый. Представляешь, не удалось его реанимировать! Первый такой случай в практике. Прозектор позвал посмотреть: вместо мозга равномерный студень. Ни одного живого нейрона. И пахнет… нет. Благоухает… спермацетом! Это такое благовоние, в мозгу кита. Сейчас есть духи такие.

— «Моби Дик». Знаю. Не пользуюсь. Не люблю. Белый кит, кстати… Интересно — это смерть?

— Стопроцентная.

— Я имею в виду главного кита из книги «Моби Дик».

— Символы — это по вашей части. Как Пиа?

— Давно не общались. Все разговоры обрывает.

— Вот как… Со мной так же. Думала, раз вы почти коллеги, то есть и поговорить о чём.

— Выходит, наоборот. К личной и поколенческой неприязни добавились идейные разногласия.

— Будь мягче. Мудрее.

— Пытаюсь. Так насчёт нашего совершенного брака, который так и не получил завершающего знака препинания?

— Минутку! Извини. Опять вызов. Не город, а аттракцион! Целую. Договоримся. Погляди, какая фея за вон тем столиком!

Встречи короче раз от разу. Пий был далёк от мысли, что Пруденция имитирует врачебные вызовы, он серчал не на неё, а на текущее мироустройство, с его затянувшимся кризисом, да вот ещё его любимое эклектичное кафе на днях рассосалось, а на его месте вырос стройный, как античное надгробие, клуб любителей подводной спелеологии.

К концу восьмого месяца, когда в облаках и водоёмах начинают нежно мерцать обогревающие бактерии, Пий решил, что жизнь нужно переменить основательно. Возможно, его профессия устарела. Нужно снова пойти учиться. Взять пример с правнучки. Что его интересует, кроме памяти? Пруденция. Почему-то опять она. Если так дело пойдёт, не придётся ли впервые в жизни править самого себя? Где мы впервые встретились?

— Пий! — вспыхнула визия в конфиденциальном режиме. — Ты куда пропал? Ты знаешь?..

— Я немного отгородился. Как та обезьяна в клетке. Подумать. Что-то случилось?

— Тебя обыскались. Пиа сегодня умерла.

— Опять? Я думал, она бросила дурачиться.

— Нет, Пий. Она совсем умерла. Её нет. Ни капельки. Смертью умерла. Приезжай к внуку. Там вся родня ваша собралась. И я…

Что в таких случай подобает чувствовать? Когда-то люди рыдали, рвали на себе волосы, катались в пыли. У них было много правильных криков. «На кого ты меня оставил?» Или, если речь идёт о ребёнке, «Ты прощай-прощай, любо-рожено моё дитятко». У них было много правильных чувств. В зоопарке, вспомнил Пий, обезьяны стояли над издохшим сродственником. Трогали его за пальцы, попискивали. Не страх, а растерянность на сморщенных тёмных мордочках.

Да. Так же было в большой гостиной дома у внучки, матери Пии. Пахло потом, но не слезами. Люди напряжённо думали, аж тужились, выискивая в психике если не понимание, то ощущение ситуации. Наконец, разрыдалась сестра Пии, которой недавно в очередной раз изменил пока ещё любимый муж.

Пиа лежала на кушетке. Некто лежал на кушетке. Нечто. С очертаниями человека. Скульптура из белков и ферментов, но уже в значительной части из гнилостных бактерий. Но всё же Пиа; сквозь гомон безличного смрада струилась тень её унылого, кисловатого запаха. Отзвук тени.

Все, кроме Пия, были в чёрном — у них было время осведомиться о нормах этикета. Подошла Пруденция. Коснулась рукава.

— Боюсь, тебе предстоит тяжёлый труд. Это так просто пройти не может.

Он пожал плечами.

— Что в таких случаях делается? С телом и вообще…

— Даже не знаю. Когда-то у древних людей были похороны.

— Но мозг же не уцелел.

— Ещё до трансгуманизма. Тогда не морозили, а просто закапывали в землю. Или сжигали.

— Ах да, да, конечно…

— Это забота родителей. Я не об этом. Её нужно будет похоронить и в душах как-то. Я боюсь за последствия.

— Да. Да. Сегодня же.

— Отойдём на минутку.

«Последняя точка», — мелькнула неуместная мысль.

В прихожей Пиа извлекла из крошечного несессера, в каком женщины носят вставные железы для имитации цветения, нечто белое, плоское и покачала в воздухе.