Бернар Вербер - Отец наших отцов [litres]

Неудивительно, что отвага и предприимчивость Лукреции Немрод привели его восторг. Последовало предложение постажироваться в его газете в Камбре.

Поначалу ей доставались одни «раздавленные собаки». Потом она перешла к репортажам об избрании «Мисс Мокрая Футболка» и о конкурсах на самую большую тыкву, дальше – к еще более серьезным темам: забастовкам и несчастным случаям в шахтах. По прошествии года, сочтя, что его протеже освоила ремесло и достойна профессионального роста, главный редактор посоветовал ей не терять время в провинции и попытать счастья в Париже. Он порекомендовал ее своему однокурснику по Школе журналистики Фрэнку Готье, заведующему научной рубрикой в «Геттёр Модерн».

– Выходит, мы с вами вошли в журналистику примерно одинаково, – сделал вывод Исидор Каценберг. – Я – через полицию, вы – через преступление.

Он встал и заходил по комнате.

– У вас наверняка привычка быстро ориентироваться на месте. Пошевелите мозгами! Что бросилось вам в глаза, когда вы впервые сюда пришли?

Она задумалась.

– Статьи. Меня поразила самоуверенность Аджемьяна. Он всюду трубил, что открыл недостающее звено.

Этот ответ толстяка-журналиста не устроил.

– Не то! Наверняка вы заметили какую-то ненормальность. Что навело вас на мысль, что убийство совершил не местный маньяк, о котором говорил полицейский инспектор?

Девушка наморщила лоб, чтобы сосредоточиться.

– Помню, я оглядела комнату… Портреты обезьян. Скелеты на крючках.

– Закройте глаза, – предложил Исидор Каценберг. – Вспомните ту картину. Восстановите по секундам, как переступили порог и что было дальше. Что показалось вам странным в квартире, где произошло преступление?

Она опустила веки, потом снова их распахнула.

– Мне жаль вас разочаровывать, но я ничего не вижу.

– Снова зажмурьтесь, дышите глубже… – Казалось, он взялся ее загипнотизировать. – Дышите. Проветрите мозги, задействуйте все нейроны, разбудите спящие уголки памяти. Глядите замедленное кино. Ну, что навело вас на мысль, что это необычное преступление?

Она потерла себе виски, немного посидела с закрытыми глазами, а потом воскликнула:

– Поза трупа! Он сидел в ванне и указывал пальцем на зеркало напротив.

Оба бросились в ванную.

– Я еще подумала: «Уж не на убийцу ли он указывает?»

Исидор Каценберг стал изучать зеркало.

– …или хотел написать что-то пальцем на зеркале!

Лукреция Немрод с сомнением покачала головой.

– Даже если бы он смог что-то написать на запотевшем зеркале, это никуда бы нас не привело. Тут было столько хождения и сквозняков, что все благополучно стерлось.

– Необязательно, – возразил Исидор Каценберг.

Он закрыл дверь и отвернул до отказа краны горячей воды. Ванную тут же заволокло паром. Когда жара стала совсем невыносимой, он завернул краны и распахнул дверь, чтобы пар рассеялся.

На запотевшем стекле появилось нечто вроде цифры. Сначала девушка приняла ее за «5», но потом решила, что это не столько цифра, сколько буква. Буква S. Примененный Исидором прием произвел на Лукрецию сильное впечатление.

– Просто припомнил детские наблюдения, – объяснил тот. – Подушечки пальцев всегда оставляют на стеклах и на зеркалах тончайшую пленку жира. Как она ни тонка, после испарения влаги она остается. Удалите пар – и появится рисунок, даже давний.

Оба уставились на букву.

– Наверное, имя убийцы начинается на S, – предположила Лукреция Немрод.

Они поспешили обратно к столу, на котором лежал присыпанный пудрой лист бумаги. В составленном Пьером Аджемьяном списке фигурировал только один человек, чья фамилия начиналась на S, – профессор Сандерсон.

– Бенуа Сандерсон! – воскликнул Каценберг. – Он – светило астрономии из обсерватории Медона.

Буква на зеркале в ванной быстро исчезла.

S.

– С… Ссс, ссс, хрясь!

Когти со свистом вырывают куски мяса из тел.

Члены племени рады были бы сейчас обернуться черепахами – им очень пригодились бы панцири. Жидкие волосы и тонкая кожа не спасают их от когтей и клыков чудища такой силы, такого размера, такой стремительности.

От него тянет омерзительным духом – не вполне кошачьим, не вполне собачьим, чем-то средним. Но они знают, что перед ними не то и не другое. Это новое животное, еще не имеющее места в их общей памяти.

Оно велико, свирепо, оно сеет смерть.

Это даже не назовешь боем. Они просто чувствуют, как в кромешной тьме длинные лезвия – то ли клыки, то ли когти – вспарывают им животы и дробят кости. У зверя тяжелая лапа и могучие челюсти. Такому под силу корчевать деревья и крушить скалы.