Владислав Чопоров - Мулька [СИ]

Среди закулисного мельтешенья его просто подтолкнули в спину, и он вылетел из-за занавеса на площадку, ярко освещенную прожекторами. Зал, невидимый за слепящим светом, громко зааплодировал, и кокетливый мужской голос произнес:

— А вот и наш новый гость, литератор Ж, известный лучшей части читающей публики своими рассказами на медицинскую тематику. Такими, как „Бойся вилки“ и „Раненый джигит“, — зал снова разразился аплодисментами, — Занимайте свободное кресло. И давайте обсудим ситуацию в современной литературе. Не кажется ли Вам, что российские писатели находятся в глубоком тупике?

— Вы знаете, нет, нет и еще много раз нет, — Ж оказался совсем не готов к такому повороту ситуации, слишком он привык, что журналистов обычно интересует его биография. Но с института он твердо помнил главное правило: если не хватает знаний — бери уверенностью, — Конечно, сейчас, когда с Запада хлынул большой поток высококачественной литературы, нам, российским писателям приходится нелегко. Но мы не сдаемся.

— И что Вы делаете? Можно рассказать поподробнее?

— Ну что мы можем делать? Пишем, разумеется, — Ж услышал нестройный смех в зале и приободрился, — И стараемся делать это хорошо. Надеюсь, Вы слышали про такие литературные течения, которых никогда не было на благополучном Западе, как фидопанк, турбореализм, сетература(он напряг память, пытаясь вспомнить еще какие-нибудь умные слова, употребляемые в его писательской тусовке, но не смог. Тогда Ж решил, что никогда не помешает похвалить товарищей). Есть и интересные молодые авторы, кроме меня. Надеюсь Вы слышали о Х, о…

— Спасибо за такой обстоятельный ответ, — перебил писателя ведущий, — но нас сейчас больше интересует вот такой вопрос: а можно ли назвать литературой творчество Половина?

Ж ощутил ноющую боль в животе. Он криво улыбнулся и постарался спасти себя от конфуза:

— Я думаю, сейчас самое время сделать перерыв на рекламу. А после рекламы я отвечу на этот вопрос.

На негнущихся ногах он проскакал по сцене в сторону занавеса под очередной грохот аплодисментов. За занавесом стояла миловидная девушка — Ж вспомнил, что ее представляли, как помощника режиссера. Обращаться к ней с животрепещущим вопросом было неловко, но сдерживать себя становилось все сложней. Конфузясь, Ж выяснил у нее дорогу и убежал.

Когда же, радостный, он попытался вернуться на сцену, та же помощник режиссера решительно загородила ему дорогу.

— Мне надо туда, я еще не все рассказал, — попытался объясниться Ж.

— Спасибо, сюжет с Вами уже снят. Сейчас снимают совсем других людей.

— А как же я?

— А Вы посидите вон там. Можете даже закурить. После окончания съемки мы подарим Вам кассету с записью передачи.

— Подскажите… а когда это покажут?

— Вам не сказали? Это прямой эфир, — Ж пробил холодный пот — как же он опозорился перед страной. Теперь на его карьере можно ставить крест. В издательствах даже вахтеры будут смеяться, попытайся он сдать рукопись.

Пулей он летел домой, прижимая к груди кассету. Не раздеваясь, воткнул ее в видик и перемотал на свое выступление. Вот он с глупым лицом идет на выход…

— … Вы видите, как реагируют на фамилию Половина лучшие из его коллег.

А сейчас — сенсация. Нашим редакторам пришлось нелегко, но на сцену выходит дополнить черный образ нашего героя лечащий экстрасенс Половина, — фамилия потонула в очередных аплодисментах.

Ж не находил себе места от стыда. В доме нашлась лишь бутылка коньяка. И Ж принялся заливать стыд этим благородным напитком прямо из горлышка. Когда в бутылке оставалось около трети, он смахнул с глаз пьяные слезы и позвонил Х.

— Друже, ты видел?

— Конечно! Счастливый ты, чертяка! — радостно откликнулся приятель.

— Счастливый? Они подставили меня! Моя литературная жизнь закончена…

— скорбно заныл бедный герой прямого эфира.

— Да ты не понимаешь! Ты же не просто мульку нашел — ты козырную вытянул! Я еду к тебе, чтоб все подробно объяснить, а ты поляну накрывай — проставиться ради такого.

Да, Х оказался прав. После „Больших чернил“ к Ж пришла слава.

Никто не называл его „этот клоун-засранец“, чего он боялся. Все отзывались о Ж только как о „замечательном, тонко чувствующим литературу писателе“. Он был счастлив.

Редакции заваливали его предложениями о публикации отвергнутых ранее рассказов. Причем первыми сдались те из них, которые были наиболее грубы в отзывах. Более корректные журналы пока держались. Но всем было понятно, что это всего лишь вопрос времени.