Эрик Рассел - Рассказы. Часть 1 [компиляция]

— Мы не воспитываем хвастунов и зазнаек, — заявила Мелисанда.

— Возможно. Но именно так действует ваше присутствие на тех, кого вы ещё не учили. Они сияют в лучах вашей славы. Так что я снова отдаю должное вашей мудрости. Во-первых, вы поняли: чем народ умнее, тем меньше ему нравится, когда его считают глупым. Во-вторых, таким способом вы обеспечили бессмертие своего народа. И в-третьих, не увеличивая свою численность, вы не вызываете беспокойства у тех, кто даёт вам убежище. Инопланетная диаспора не опасна, если она не растёт.

Мелисанда улыбнулась:

— Вы ждёте, чтобы я спросила: «Разве я говорила что-нибудь подобное?»

— Да, вы превосходный дипломат. — Подойдя к ней поближе, он сменил тон на ещё более серьёзный: — Мы просили прислать сто землян. Если бы мы их получили, то заказали бы ещё. А потом ещё. Не ради престижа, но ради другой, гораздо более важной цели.

— А именно?

— Мы хотим заглянуть в далёкое будущее. Халдизиане, которые знают больше нас, утверждают, что наше солнце недолговечно. А это означает такой же конец, как и тот, что грозит вашему миру. Мы должны воспользоваться вашим опытом; поскольку не можем придумать ничего другого. Дорога, выбранная вами, годится и для нас. Я слышал, вас осталось совсем немного?

— Немного, — подтвердила Мелисанда. — Около миллиона. Земля доживает последние столетия.

— Наступит день, когда нам придётся сказать то же самое о своём мире. И было бы прекрасно, если бы зеламиты стали преемниками землян. Вот в чём ваша задача. Она непроста. Вы начнёте заниматься с самыми умными детьми, чтобы наш народ обрёл мудрость, которая поможет ему выжить.

— Мы сделаем всё, что в наших силах, — пообещала Мелисанда, сознательно использовав множественное число.

Натам это заметил, и на его лице появилось благодарное выражение. Попрощавшись с Мелисандой, он удалился. А она, обдумывая поставленную перед ней задачу, быстро зашагала по коридору к комнате, из которой доносились пронзительные голоса.

Когда она вошла, в классе повисла напряжённая тишина. Заняв своё место за учительским столом, Мелисанда окинула взглядом сотню маленьких лиц с длинными тонкими носами и щёлочками-глазами, которые рассматривали её с детским любопытством.

— Мы начнём с главного предмета, который называется космической этикой, — сообщила она.

Повернувшись к широкому тёмному прямоугольнику — такому же точно, как в любом классе любой школы, в которой преподают земляне, — она сняла с его основания белую палочку и твёрдой рукой написала на доске: «Урок номер один. Разум можно сравнить с конфетами. Он имеет бесконечное количество форм, размеров и цветов, и ни один из его представителей не хуже другого».

Она оглянулась — слушают ли ученики — и увидела, что они, опустив оранжевые глаза, старательно переписывают в тетрадки её первый постулат. Один даже язык высунул из усердия, его пурпурный кончик шевелился в одном ритме с рукой.

Мелисанда невольно перевела взгляд на прозрачную крышу, сквозь которую на неё смотрела галактика. Где-то там, далеко, крошечная алая точка, теряющая последние силы, постепенно затухающая. А рядом — другая, серебристо-голубая, которая будет сиять до самого конца.

Всё в корабле жужжало, завывало, бренчало. Нота была низкая, она напоминала звучание большой трубы органа. Она стонала в обшивке корпуса, рыдала в шпангоутах, билась в костях и нервах, ударяла в усталые уши, и не слышать её было невозможно. Во всяком случае, через неделю, месяц или год. И уж тем более спустя без малого четыре года.

Способа избавиться от шума не было. Он был неизбежен и неустраним, когда в цилиндр из металла с высокой звукопроводимостью втискивали атомный двигатель.

В первом корабле скрежетание было на сто герц выше, минута за минутой, час за часом — и корабль так и не вернулся. Наверно, ещё и теперь, через тридцать лет, он по-прежнему завывает, никем не слышимый, в бесконечных пустынях космоса.

Во втором корабле двигательный отсек был обит толстым слоем войлока, а у дюз было кремниевое покрытие. Низкий звук. Гудение пчелы, усиленное в двадцать тысяч раз. Пчела так и не вернулась в свой улей: восемнадцать лет назад она вылетела в звёздное поле и теперь слепо неслась в новую сотню, тысячу или десять тысяч лет.

А третий корабль, сотрясаясь от грохота, летел назад — домой. Нащупывая дорогу к ещё невидимой красноватой точке, затерянной в тумане звёзд, он, как заблудшая душа, ищущая спасения, был исполнен решимости не погибнуть. Третий по счёту — должно же это что-нибудь значить!