— Внедряется кастовость, — сказал Хвалей. — Мы шудры, под их начищенными сапогами.
— Какие такие шудры? — спросил я.
— В древней Индии шудрами называли слуг. Создатель мира бог Брахма создал людей из разных частей тела. Из рук Брахма создал воинов-кшатриев, из бедер — крестьян и ремесленников, а из запачканных в грязи ног — шудр, — пояснил Хвалей.
— Значит мы шудры и ниже некуда?
— Еще были неприкасаемые. Считалось, что даже прикосновение к ним оскверняет другого человека.
— До этого пока не дошло, — усмехнулся я.
— Между прочим, шудра ударивший рукой или палкой брахмана заслуживал отрезания руки, а за словесное оскорбление в рот втыкали раскаленный железный стержень. Тем кто спорил, вливали в рот и уши кипящее масло.
— Страсти какие, хорошо, что мы не в древней Индии, иначе меня давно превратили бы в инвалида.
— Власть убивает, — сказал Сергей.
— Возносит, — смеялся я, не подозревая, что ближе всех к истине был Губа.
С уходом Гнеденка он как-то сник, редко вступал в разговоры. Еще бы, место Кирюхи занял ноющий и любопытный Дылдин.
— Степан Саввович, — гордо объявил полное имя.
О Кирилле больше не разговаривали, для нас он стал товарищем сержантом. Подумаешь, скурвился человек, и Земля меняет полюса. Да и раздумывать, о причинах и следствиях в поведении товарища Гнеденка, времени не было, оно уходило на отбытие наказаний. Младшие сержанты получили взвода и стали полновластными командирами. Нам достался Рыжков Леонид, гнида еще та. Он принял эстафету моего воспитания. Компанию мне составлял Хвалей. Мы постоянно убирали туалеты, мыли полы, подметали плац.
Как-то поручили вымыть в казарме окна. Хвалей кинул тряпку на пол, снял протереть очки.
— Помнишь, я про свою девушку рассказывал? — спросил он тусклым голосом.
Мы научились чувствовать настроение друг друга по интонациям.
— Это которая подарила трусы с китами? — улыбнулся я, чувствуя, что Димке не до шуток.
— Ага, — он кивнул головой, надел очки, уставился в окно.
— Я письмо от неё получил.
— Пишет, что выходит замуж? — в лоб спросил я, если что-то болит, лечить надо сразу, без сантиментов.
— Ага, послезавтра.
— Переживаешь?
— Не знаю. Обидно.
— Димка, значит, это была не любовь, а ложь. Пусть выходит, тебе повезло, что не дождалась. Скатертью дорога. Дай срок, я тебя познакомлю с такими девушками — закачаешься.
— Значит ложь? — Он оглянулся, поймал мой взгляд. — После армии, не хочу возвращаться в Черный город.
— А кто хочет? Придется. Нам некуда деваться.
— Хочу жить на море. Поедешь со мной? Ты не представляешь, какой там воздух. А волны? Раскинешь руки, лежишь, качаешься, они такие теплые, ласковые и смотришь в небо, а оно синее-синее… — Он снова вперся в окно, словно видел там море.
— С тусклым взором, с мертвым сердцем в море броситься со скалы,
В час, когда, как знамя, в небе дымно-розовая заря,
Иль в темнице стать свободным, как свободны одни орлы,
Иль найти покой нежданный в дымной хижине дикаря!
Да, я понял. Символ жизни — не поэт, что творит слова,
И не воин с твердым сердцем, не работник, ведущий плуг,
С иронической усмешкой царь-ребенок на шкуре льва,
Забывающий игрушки между белых усталых рук.
— Ты что бормочешь?
— Стихи Николая Гумилева — «Жизнь».
— Я думал, свои.
— Так ты поедешь со мной?
— Долго ждать придется. Конечно, поеду я никогда не видел моря.
— Не видел море? Максим, поехали, не пожалеешь, его стоит увидеть.
— Сейчас и поедем, домоем окна и вперед, на пляж…
— Я бывал на море дважды, со своими приемными родителями…
— Эй, бойцы, — окликнул Маркулис, — замерзли? Не вижу движений.
Про море, закончился разговор о неверной любви, то есть концы в воду. Молодец парень, нюни не распускал, воспринял неприятную весть, как настоящий мужчина.
Однажды, на утренней поверке Рыжков допустил ошибку.
— Уборку санузлов, поручим, сладкой парочке: Клону и Хвалею. Не слышу?
Взвод, стоял перед кубриком. Рыжков, самовлюбленным павлином, расхаживал перед строем.
— Не слышу? — он и остановился напротив меня.
— Уши мыть надо, — я ухмыльнулся.
— Согласно устава, солдат выслушав команду должен ответить: «так точно».
— Какую команду? — спросил Хвалей. Нам не понравилось сравнение со сладкой парочкой.
— Невыполнение уставных положений несет за собой наказание…
— Мы идем, — прервал я, от уставных сентенций тошнило.
Читать дальше