Ирина Валерина - Когда Шива уснёт [СИ]

Свет вздохнул — впрочем, без особого печали.

— Опять двадцать пять. Никогда, мой свет, не бывать такому, чтобы океан отверг свою каплю. Просто пришло время. Оно пришло за тобой. Вот и иди с ним. Стань тропическим ливнем. Или волглым туманом. Стань бурной рекой. Морем жизни. Стань кем хочешь. Будь кем пожелаешь. А потом возвращайся и приноси всё, что сумеешь забрать с собой. А я подожду. Я умею ждать.

Она не хотела уходить, но время уже сгущалось вокруг, подгоняло, тикало забытым пульсом крови в сосудах тела. …Какого ещё тела? Которого из них, бессчётных? Никакого тела давно нет!

— Сейчас нет. Чуть позже — будет. А память всё сохраняет. Выбери любой из предыдущих обликов. Или придумай новый — какая разница, это всего лишь одежда.

Голос звучал приглушённее, как будто Свет уже отдалялся.

— Но как я пойму, куда мне нужно? — в отчаянии закричала она.

— Уф-ф… И вот так каждый раз! Тебя притянет нить, беспамятная моя. Иди же. Тебя встретят. И-ди.

— Не хочу. Мне холодно… — она чувствовала неприятную вибрацию, которая вытягивала её из блаженного слияния со Светом, заставляла уплотняться, съёживаться, принимать неудобную, давно утраченную форму.

— Но это твой выбор. Никто не просыпается раньше положенного срока.

— Постой… — она дрожала всё сильнее, по едва заметным тонким нитям, отходящим от её новой формы, то и дело пробегали яркие искры — пробегали и терялись в свете. — Зачем мне туда?

— Чтобы длить Свет. Пока я был один, я был в себе. И только. А теперь я — в тебе. В вас.

— А зачем тебе… мы?

Она не представляла, что скрывается за этим «мы», но ощущала, что оно много больше неё.

— Чтобы пробовать новое. Чтобы открывать — с вами, через вас и поэтому каждый раз заново. Вы научили меня любви. Я знаю её, всегда знал, я был и остаюсь ею — но именно вы показали мне нити, из которых плетётся её богатый узор. Вы открыли для меня ненависть. Вы дали мне чувственность. Открыли горькую правду страдания. Лишили меня бесстрастия и сделали сложным. И теперь я меняюсь — вместе с вами, с каждым из вас. Я становлюсь… кем-то новым. Хм… Расту?

Свет замолчал и молчал так долго, что она уже не ждала продолжения. Но он снова зазвучал в ней.

— Знаешь что? Расскажи им обо всём, если захочешь. Да, в самом деле расскажи всё, как есть. Давно не шутили. А теперь иди. Твоё время ускоряется.

Нити, удерживающие её в поле Света, лопнули, брызнув ослепительными искрами в местах разрывов. Она мгновенно сместилась в иное, тёмное пространство, но пролетела его так быстро, что не успела осознать. Потом она прошила полосу густого тумана, который не содержал в себе ничего кроме тоски, и уже на излёте, на выходе из него в безразличный космический холод вспомнила, что и тьма, и туман уже были — тогда, прежде Света, сразу после… после последней… смерти? …А сейчас, выходит, в жизнь?..

Космос подавлял. Он, как всегда, был бесконечен. Безличен. Какая из мириадов звёзд — её? Куда стремиться? Кого или что искать? Вселенское одиночество медленно кружило возле неё холодной гадиной, свивало кольца безнадёжности, шептало скользкое «никто никому никогда ничего не…». Она закрылась, ушла в себя, прячась, пытаясь сохраниться, найти силу. Внутри шевельнулось тёплое, маленькое, самое главное. Живое…

Тогда она позвала его — так громко, как только смогла. И одна звезда, одна из бессчётных множеств отозвалась, привлекла, притянула. И приняла в себя, и едва не сделала собой.

С трудом удерживаясь на грани осознания, она прошла зернистую фотосферу и вырвалась, ускорилась и, обгоняя своё взъярённое время, полетела — туда, куда вело живое. Туда, где он. Туда, где помнят.

…Он помнил, как понесло машину, и мерно пыхтевший по встречке автовоз внезапно выскочил прямо перед корпусом его Вольво. Всё сошлось воедино: очередная попытка сбежать от самого себя, от раздирающей душу тоски; произвольно выбранное направление — только бы подальше от города, где нет её, но от горьких воспоминаний не продохнуть; первый день декабря, ознаменовавшийся ледяным дождём накануне; шальная скорость и левое переднее колесо, которое пошло «на выстрел». Он ещё помнил, как пара секунд до столкновения растянулась в бесконечное ожидание, помнил сильный удар, после которого медленно, словно при съёмке рапидом, раскрылась уже ничего не способная изменить «подушка» безопасности, помнил, как с размаху упал лицом в неё: холодную, воняющую какой-то химией, — и сразу же забыл, как дышать. И ещё помнил своё удивление от того, что после удара не было звука. Потом нахлынуло, смешалось: и рёв сигналов других машин, и стылый скрежет металла, и грохот крови в висках, и режущий вой — вытягивающий, выматывающий, уводящий за пределы… А после вспыхнул свет, и всё стало таким, как должно.