Анастасия Баталова - До встречи в смертинете

Роберт не придал особого значения услышанному. Если в шестнадцать лет ему казалось, что смертинет — очень важная вещь, и люди туда должны собираться заранее — ведь истово верующие же долгие годы готовят свои души к явлению перед Богом! — то теперь все прежние робертовы устремления потонули в быте, как в реке тонут промокшие щепки. Вечный водоворот мелочей с рождением ребенка сомкнулся у него над головой, и выплыть не стало никакой возможности.

Когда жена вернулась из родильного дома, квартирой овладела характерная бессмысленная бессистемная круглосуточная суета: на всякой поверхности обнаруживались пустышки, пузырьки с остатками чего-то мутного, бледно-желтого, цветные кольца и крышки от этих пузырьков; в ванной почти три года провисел на стене пластиковый лежак для купания, которым воспользовались всего дважды; в любое время дня и ночи мог раздаться странный скрипучий плач, похожий на крик больной птицы.

Жена растолстела, стала носить махровый халат с леопардовым узором. Роберт уходил на работу — она стояла, прислонившись к дверному косяку плечом, и зевала, прикрывая рукой рот. Другая рука покоилась в большом кармане халата. Белые голые ноги утопали в мягких тапках-кошках. Когда он приходил, она стояла точно так же, будто он и не уходил никуда, а просто моргнул.

Эта ежедневная неизменность отдавала какой-то запредельной космической жутью, от которой хочется кричать, когда сталкиваешься с нею внезапно, и к которой привыкаешь, если она сопутствует тебе постоянно.

Приходя по пятницам в бар «Малибу» Роберт жалобно спрашивал у случайных знакомых, которых он обретал там, чувствуют ли они хотя бы иногда нечто подобное.

— У тебя кризис среднего возраста, чувак, пройдет.

— Но это же совсем ненормально, вот представь: я возвращаюсь домой, еду в лифте, и у меня примерно на половине пути начинает нарастать внутри это страшное предчувствие: вот я войду сейчас, и жена выйдет мне навстречу, встанет у косяка, прислониться плечом, поставит ноги крест-накрест… И в какой-то момент становится так невыносимо, что мелькает грешная мысль, чтобы сейчас хоть что-то сделалось, любое событие произошло, способное отменить выход жены, сломать эту бездушную машину порядка вещей — пусть хоть лифт отрывается, все провода с мясом, и уносит меня в преисподнюю!

— Сходи к психоаналитику. Отцов часто раздражают младенцы.

— Разведись с женой, если она так надоела.

— Приходи позже, когда они уже спят.

Все советы, даваемые малознакомыми людьми, каждый из которых, может, и правда хотел помочь, особенно после нескольких рюмок, казались Роберту абсурдными. Точно он говорил одно, а слышали они нечто совершенно другое.

Ведь дело было не в жене, не в её позе, не в её халате, не в ребенке — Роберт жалел их, он чувствовал себя безмерно виноватым перед ними, ему сразу становилось стыдно за свои мысли про отрывающийся лифт — как так, ведь он должен любить их, они ведь его родные, его жена, его сын! — но крамольные мысли приходили, и побороть их Роберт не мог.

— Тебе не хватает сексуальной разрядки. Если жена перестала привлекать тебя, воспользуйся услугами проститутки.

Роберт пришел к выводу, что, выслушивая его, любой собеседник в нём, точно в магическом зеркале, видит свои собственные проблемы, и даёт советы как бы самому себе.

Он перестал надеяться на обретение истины в устах бесконечных бутылочных знакомых, и рассказывал о себе по инерции, выдавая заученную историю.

Никто не может дать человеку правильный совет. Человек одинок, и никакой друг, собутыльник, психоаналитик, даже самый чуткий и опытный, не способен разделить чужое одиночество внутри черепной коробки. И потому оно — самая драматичная неизбежность человеческой жизни.

Роберт не собирался пользоваться советами, которые ему давали, но всегда терпеливо их выслушивал. Встречаются люди, обладающие хронической потребностью советовать. Хотя проблем у них самих едва ли меньше, чем у тех, кто становится жертвами их красноречия, такие экземпляры всё равно уверены, что знают, как именно следует жить. Советование добавляет им важности, нужности. Они видят своё существование более осмысленным, ступив на добровольную стезю духовного учительства. У мудрых это вызывает улыбку, а чуть менее просветленных — просто бесит.

Однажды в пятницу, приняв свою обычную порцию виски, Роберт возвращался домой пешком.

Ночной город скалился безупречными коронками витрин закрытых дорогих магазинов, освещенных мертвым белым светом. Открытые двери полуподвальных баров зияли на улицу, пыхали в лицо табачным дымом, вульгарным смехом, потной жарой — будто бы существовал под землей раскаленный ад, и так в него можно было попасть — спуститься в одну из этих шумных душных дыр.