Николай Равич - Бактриана [Затерянные миры. Т. XXII]

Но эмир Бухарский, бывший флигель-адъютантом и генералом русского императора в Терском казачьем войске, имел свою гвардию в две тысячи человек, одетых в казачье обмундирование. Во главе одного эскадрона оказался лихой минг-баши Муэтдин. Русские офицеры довольно быстро научили его пить водку, ходить в публичные дома Новой Бухары и наградили его двумя медалями и крестиком.

И когда эмир поспешно бежал в Афганистан, оставив гарем, трон и бросив «сарбазов Бухары благородной», как называлось его войско, Муэтдин-бек бежал в горы, объявил себя защитником ислама, надел зеленую чалму и образовал банду, которая грабила и резала население и уводила женщин в горы.

Энвер-паша командовал, Муэтдин-бек воевал, а Назар- бек управлял захваченными территориями.

Назар-бек не без усмешки смотрел на Муэтдина, когда тот скакал на белом коне, окруженный зелеными знаменами, дервишами и аскерами, но становился сразу серьезным, как только начинали делить добычу. Муэтдин был необходим, и верхний кушбеги, затаив в душе злобу, часто уступал ему лакомые куски.

Но теперь, с каждым днем приближения к границе Афганистана, когда исчезла вера в победу, они ссорились все чаще и чаще, и бывали случаи, что джигиты Муэтдина зарубали из месте чиновников Назар-бека, вырывая у них снятый с купца халат или выкопанный горшок с серебром.

Надо было кончать затянувшуюся игру.

Через Гиссар и Бальджун остатки разбитых частей Энвер-паши отступали на Джили-Куль, чтобы в двух пунктах через Сарай и Саят перейти границу Афганистана.

В Гиссаре нукеры Назар-бека, оцепив базар и центральные улицы, громили лавки, склады и наиболее богатые дома, поспешно нагружая на ослов тюки с серебром, золотом, шелком и каракулем и наспех связанные узлы с халатами.

Некоторые купцы молча и покорно стояли на коленях лицом к востоку, воздев руки к небу, надеясь молитвой остановить грабеж. Другие стреляли в нападавших из кремневых ружей или дрались, защищая входы в дома и лавки кривыми ножами и старинными клинками, — наследием воинственных предков.

В центре крытого базара под самым куполом болтались, как белые шары грандиозной люстры, повешенные в саванах бухарцы, заподозренные в сочувствии к революционным войскам. Под ними мальчишки торговали лепешками, нищие просили милостыню, вертящиеся дервиши-бекташи продолжали свои завывания, раскачиваясь, как маятники. В воздухе стояла ружейная трескотня, крики, лошадиный топот. Проносились всадники, сбивая с ног равнодушных зевак. Иногда нукер, не слезая с лошади, вел за собой за косы плачущую девушку. Все мечети были открыты и полны молящимися.

Я приказал собрать свой караван и вместе с Дизаной под конвоем двадцати индусов двигаться, не останавливаясь ни днем, ни ночью, к границе до переправы через Аму-Дарью, где уже были заготовлены каюки.

Сам я, проводив их за ворота города, вернулся назад.

Перестрелка заметно усилилась. Видно было, что к мирному населению, защищавшему свою жизнь и имущество, присоединились бухарские революционеры, потому что бой шел за обладание важнейшими пунктами города — караван-сараем, бекским дворцом и базаром.

Неожиданно раздались новые крики, и толпы, наполнявшие узкие и темные улицы, прилегающие к базару, бросились по разным направлениям: кавалерия Муэтдин-бека, отступившая с фронта, ворвалась в город. Она уже не имела признаков воинской части. Джигиты Муэтдина, впервые в настоящем бою столкнувшиеся с железной пехотой красных, стремились рассыпаться в разные стороны и скрыться в горах. Задержанные в своем движении боем на улицах Гиссара и возбужденные картинами грабежей и насилия, они бросились на нукеров Назар-бека, вырывая у них добычу и уводя сгибавшихся под тяжестью драгоценной поклажи ослов.

Люди, лошади, ослы вперемешку с женщинами и детьми, давя и убивая друг друга, превратились в одну сплошную живую кашу, заполнившую узенькие, темные, сдавленные двумя рядами глиняных домов улицы. Кровь вливалась в арыки, смешиваясь с водою и окрашивая ее в красный цвет.

В этот момент горы, окружавшие город темной и высокой цепью вершин, покрылись белыми пятнами: это локайцы в своих белых верблюжьих плащах спускались вниз. Они врезались на маленьких и злых конях в человеческое месиво подобно волкам, налетевшим на стадо баранов, решив перебить всех, чтобы потом вывезти все из мертвого и пустого города.

Я видел, как грудной ребенок, отброшенный кем-то, летал, как мячик, над головами сражавшихся, пока не повис на проткнувшем его штыке. Какой-то локаец-великан на маленьком коне вертелся, как бешеный, дробя каменным топором, как глиняные горшки, мелькавшие вокруг него человеческие головы. Подобно небесному грому на страшном суде, разорвался снаряд и, пролетев над городом, плюхнулся в самую середину забитого беснующейся человечиной базара. Потом другой, третий…