Белаз ухмыляется. Белаз не настолько туп, чтобы стать дезертиром. «Расстрел на месте» — слишком высокая цена за сомнительную свободу подыхать от голода в зачумленных городах. Они сами не раз участвовали в облавах. Находили в подвалах и выволакивали наружу людей в форме без знаков различия. Те шатались от слабости и плакали от яркого света. Жалея патронов, они оглушали их ударами прикладов в затылок, а потом добивали, вонзая штык-нож в сердце.
Может быть, Белаз действительно знает ответ? Ступка дремлет, из-под полуприкрытых век наблюдая, как содрогаются стены окопа, как осыпается мелкою крошкой земля, как сидит, улыбаясь, Белаз.
Он скажет им, когда обстрел кончится.
— Мы должны выиграть эту войну.
Но пуля-дура вошла меж глаз
Ему на закате дня,
Успел сказать он
И в этот раз:
Какое мне дело
До всех до вас?
А вам до меня!
Эти слова так неожиданны, что они просто молчат в ответ. Лось застыл, как сидел, с распяленным ртом. Только Ступка распахивает глаза шире.
— Мы должны выиграть эту войну, — повторяет Белаз с нажимом. — Вы никогда не хотели спросить Учителя, как всё началось? Он родился еще до войны. Жил в городе. Работал в школе. Он должен знать. — Ему отвечает плеск падающих в воду комьев земли. — Я всегда хотел, — начинает он, чувствуя, как предательски дрожит голос, — всегда хотел спросить. И не мог. Боялся ответа. Страх убивает волю. — Ему не хватает воздуха. Дрожащие руки сами расстёгивают впившийся в шею ремешок командирского шлема. А на капрале Дергуне тот болтался свободно. Широкий выпуклый лоб блестит бисеринками пота. Белаз отирает его рукавом. — Не важно, как все началось. Главное, чтобы всё поскорее кончилось. — Он опускает глаза, глядя на шлем в своих руках, будто бы видя его впервые. — Не будет войны, не будет солдат, не нужны станут фермы, и люди смогут жить свободно, не прячась от патрулей, словно дезертиры. Они снова построят города, проложат между ними дороги, посадят деревья, будут выращивать хлеб…
— Да ты псих, — говорит Лось тихо.
Белаз замолкает, чувствуя, как бросается в лицо кровь, как вздувается, отдавая болью в висок, толстая синяя жилка над переносицей.
— Ты собираешься выиграть эту войну? — спрашивает Ступка, склонив голову к плечу.
— Или умереть, пытаясь, — ответ выходит глух. Белаз кашляет, силясь прочистить пересохшее горло.
— Какой план? — спрашивает Ступка, передёргивая затвор автомата.
— Для начала мы должны вытащить Учителя.
— Так я и знал. — Лось плюет в лужу.
— Может быть он ранен? — Учитель смотрит на стену окопа. Там, всего в каких-нибудь полутора сотнях метров благим матом орёт фермерский.
— Был бы ранен, уже давно заткнулся бы, — отвечает Белаз. — Вот же тупая скотина, — он поднимает голову, прислушиваясь к крику, — я б пол жизни отдал за эту воронку, а он сидит там и орет, будто резаный.
— Я пойду к нему, — старик поправляет съехавшие на нос очки.
— Отставить, — говорит Белаз тихо. — Хочешь сдохнуть? Расскажи-ка еще разок, как погибали твои ученики, Учитель? Уходили на фронт добровольцами? А потом возвращались в цинковых гробах? Сколько похоронок ты получил, дед, прежде чем закрылась твоя школа? — Учитель смотрит на него, моргая. Глаза его полны слёз.
— Я неправильно учил их, — лепечет он. — Учил умирать, и не смог научить выжить. — Плечи его вздрагивают от беззвучных рыданий.
— Вот и заткнись. Учитель. — Белаз вкладывает в эту кличку всё своё презрение. И тот замолкает как побитая собака, втягивая голову в плечи, опуская глаза. — Каску надень, — говорит Белаз, глядя, как бежит по седым волосам жирная белёсая вошь.
Большие бледные руки, перекрученные вздувшимися узлами вен, послушно тянутся к каске.
— Я был плохим учителем, я учил их тому, чего не мог сделать сам, я должен был быть с ними… — Белаз равнодушно отворачивается. Через пару минут начнется обстрел, и тогда не будет слышно ни стариковского бормотания, ни истошного ора застрявшего посреди зоны обстрела салажонка.
— Я думал. Эта скотина бьет вон с той высоты. Больше ему стрелять неоткуда. — Белаз передает полевой бинокль Ступке.
— А может они оба того? — спрашивает Лось с надеждой, сквозь оптический прицел вглядываясь в серую пелену мелко моросящего дождя.
— Он дошел до воронки, — отвечает Белаз. Он уверен в этом так, будто знает наверняка, с той самой минуты, как внезапно стих не смолкавший целые сутки крик. — Он дошел, — повторяет Белаз, чувствуя, как его колотит от ярости. — Ты, Лось, можешь никуда не ходить. Главное, засеки мне этого сукина сына и гаси его, покуда хватит боезаряда.
Читать дальше