Михаил Ахманов - Пятая скрижаль Кинара [=Принц вечности]

Сизый сокол сменял белого, как ночь сменяет день; вздувались под ветром и вновь опадали паруса, вставало и уходило на закат солнце, катились океанские валы от Эйпонны к Риканне, а вслед за ними текли годы - и не было им ни счета, ни числа.

Интерлюдия первая. Мир.

Мир был круглым, как орех или как золотистый апельсин, невиданный в Эйпонне плод, зревший лишь в Восточных Землях, на берегах Длинного моря. Еще он походил на гадательный шар из яшмы или нефрита, какие умеют вытачивать искусные майясские ремесленники, изображая на них пятьдесят мельчайших знаков алфавита либо шесть покрупнее - тех, с которых начинаются имена богов.

Но все-таки орех давал более верное представление о мире, ибо его окружал твердый бугристый нарост, деливший скорлупу на две половинки. Мировая сфера тоже была разделена; правда, не каменной стеной, а Океаном Заката и Бескрайними Водами. В одном из ее полушарий от полюса к полюсу тянулся прихотливо изрезанный материк - или два материка, соединенных северней экватора узким перешейком; в другом тоже простирались обширные массивы суши, но сколь они были велики, не ведал никто. Что же касается цивилизованного континента - Верхней и Нижней Эйпонны, Оси Мира или Срединных Земель - то он был измерен мореходами и мудрыми жрецами, и всякий, окончивший храмовую школу, знал, что от северного ледяного края до Холодного Острова на дальнем юге насчитывается две сотни соколиных полетов. Речь, разумеется, шла о посыльном сером соколе-чультуне, а не о хассе с белыми перьями; хасс сильнее и крупней чультуна, он превосходный боец, но летает не с такой стремительностью, как его сизый родич.

В древности, в дни Пришествия Оримби Мооль, Эйпонна казалась гигантской, как целая вселенная. Тут было теплое море меж земель - лазоревый Ринкас, окруженный с трех сторон сушей, а с четвертой, восточной - кейтабскими островами, из коих четыре, Кайба, Гайяда, Йамейн и Пайэрт, мнились столь большими, что на каждом могла бы разместиться богатая страна с полями, лесами, фруктовыми рощами, селениями и городами. Тут были две могучие реки, Отец и Матерь Вод; северная соединяла пресное море Тайон с соленым Ринкасом, южная, вбиравшая множество притоков, струилась в знойной низменности Р'Рарды, среди джунглей и непроходимых болот, заканчивая путь свой в восточном океане. Тут были горы - гигантская цепь, протянувшаяся на западе вдоль всего континента; в одних местах каменная твердь оставалась спокойной, в других, в стране Коатля или в Шочи-ту-ах-чилат, небеса подпирали огненные вершины, и временами земля содрогалась от их могучего жаркого дыхания. На севере, в Верхней Эйпонне, были льды, были хвойные и субтропические леса, были болота, озера и реки, была степь, лежавшая между правым берегом Отца Вод и Великими Западными горами; в степи бродили койоты и несчетные стада косматых быков, в озерах и реках обитали кайманы, в лесах - олени и лоси, медведи и волки, обезьяны и бобры, белки и соболя, огромные птицы керравао, не умеющие летать, а также владыка всех лесных тварей, гневливый и ненасытный ягуар. На юге, в Нижней Эйпонне, льды и снега сияли только на самых высоких горных вершинах, а у подножий их, в бассейне Матери Вод, царило вечное знойное лето. Тут, в лесах, таилось множество чудес: орхидеи с лепестками шести божественных оттенков и белоснежные кувшинки, чьи листья походили на круглый воинский щит; яркие бабочки размером в две ладони, страшные огненные муравьи и ядовитые пауки; обезьянки с драгоценным черным мехом и неповоротливые мясистые тапиры; попугаи в алом и белом оперении и мудрый владыка птиц кецаль, чьи сине-зеленые, с золотистым отливом перья ценятся превыше прочих. Но не одни лишь горы и дремучие чащи были в Нижней Эйпонне - была и сеннамитская степь, столь же широкая, как на северном материке. И все это - земли и воды, леса и степи, плоскогорья и низменности, долины рек и тысячи пресных озер - все это казалось неисчерпаемым, бесконечным, необозримым.

Но мера всему - человек. И все он измеряет по себе: время меряет вздохами и кольцами горящей свечи, вес - монетами и бычьими тушами, длину - локтями и шагами, полетом стрел и соколов; одна мера - тело его, другую он создал как свечу, монетку или стрелу, а третью, живую меру, такую, как сокол и бык, приручил, заставив себе служить. Впрочем, всякой мере свой черед. Вот - земля; она обширна, и, чтобы измерить ее, нужен не человек, а люди. Народ, племя, клан, Очаг… Ибо земля измеряется угодьями и полями, городами и дорогами, числом кораблей и гаваней, количеством хижин, домов и дворцов, повозок и колесниц, шахт и мастерских - и когда всего этого слишком много, земля становится тесной.