Виктор Положий - Игра в миражи

Статья была немного наивной, однако не до такой степени, чтобы на нее должен был обрушиться шквальный огонь критики. Луно вспомнил то, давнее уже, если смотреть с высоты сегодняшнего дня, время: то был период, когда общественная мысль переживала состояние застоя, — так бывает всегда, когда одни идеи успели исчерпать себя, а другие еще не созрели; и наступает период на то чтобы сомнений и шатаний, но какой-то инерции — жизнь идет, маховик ее вращается, но ничего нового не происходит. И тогда достаточно малейшего повода, чтобы накопившееся неудовольствие выплеснулось наружу. Наверное, подобное произошло в случае и с Уго Пико. Недостающим поводом стала его статья. И на Пико набросились. Правая пресса и анархисты саркастически посмеивались, словно соревнуясь в остроумии, а «леваки», будучи «непревзойденными теоретиками», увидели в выводах Пико «вульгарный идеологизм» и «биологический коммунизм». Правда, влиятельные органы печати в бесплодную говорильню не включались. В результате Уго Пико отхлестали, как мальчишку, но защитить или по крайней мере вступить с ним в теоретическую дискуссию никто не решился или не захотел. Мог ли Пико просто обидеться, махнуть на все рукой? Заняться, как ему могло бы показаться, более практическими делами? Конечно, мог. И махнуть рукой на политическую борьбу: есть, в конце концов, и более серьезные теоретические проблемы. Луно хотелось верить, что Пико хоть чем-нибудь поможет ему. Другого выхода у Луно не было.

Он отдавал себе отчет в том, что разговор с Пико будет трудным. Каким стал Пико сейчас? И в какой степени — без этого не обойтись — можно открывать ему карты, чтобы он понял всю неординарность и сложность ситуации и то, что в начавшейся игре на кон ставится множество жизней, спасти которые сейчас может только он, Пико.

Когда он пришел домой, было уже темно. Это был, собственно, не его дом, однако Луно считал его своим, поскольку его единственный брат Фелиппе Альварес стал приемным сыном супругов Альварес. Луно хорошо знал хозяев дома, хотя и представился им давним товарищем их сына.

Луно стоял возле живой, коротко стриженной изгороди, поглядывая на темный двор, темные окна; стоял и думал…

Хотя и давно это случилось, но он помнил все так, как будто дело происходило вчера. Луно было четырнадцать лет. В полночь в их квартиру ворвались национальные гвардейцы из «ночного эскадрона» и увели отца с матерью. Они очень торопились или просто не обратили на это внимания, но их, детей, прихватить с собой забыли. Луко понял: гвардейцы скоро вернутся и за ними, а те, кого забирают в полночь, бесследно исчезают. И он стал надевать на себя и на семилетнего Фелиппе первое, что попало под руку, из ящика стола выгреб какую-то мелочь, поднял с пола не замеченные гвардейцами отцовские часы и по темной лестнице поволок за собой насмерть перепуганного Фелиппе.

И они побежали подальше от ставшего западней родного дома — по задворкам, по кустарникам, держась темных переулков и избегая освещенных мест, прижимаясь к земле, когда мимо проносились патрульные «джипы». Вдогонку могли пустить собак, громадных немецких овчарок, которых было в городе, кажется, не меньше, чем национальных гвардейцев. Достав из заднего кармана джинсов мятую пачку дешевых сигарет, которые покуривал тайком от родителей, Луно крошил по одной и сыпал табак на свои следы. А когда наткнулись на сточную канаву, посадил Фелиппе себе на плечи и пошел против зловонного течения. Стояла непроглядная ночь, он осторожно и медленно передвигал по дну ноги, боясь споткнуться. Сколько прошло времени, он на знал. Тело совсем затекло, ноги, похоже, двигались сами по себе, рука повисла, уже не чувствуя уколов острых колючек. Второй рукой Луно приходилось поддерживать малыша. Он не помнил, когда и как они выбрались на берег; почувствовав сухую траву, они упали на нее и словно провалились в другой мир. Когда он открыл глаза, был уже вечер. Сидевший возле него Фелиппе давно молча и настойчиво будил его.

— Что случилось? — охрипшим голосом спросил Луно.

Фелиппе молча показал глазами в сторону. На маленькой лужайке полукругом сидели ребята. Они курили и молча разглядывали братьев. В земле торчал большой нож с желтой костяной рукояткой.

— Добрый день или, простите, вечер, сеньоры, — сказал один из них, судя по всему, главарь.

— Добрый вечер, — заученно ответил воспитанный мальчик.

— Как вам спалось на нашей независимой территории? — грязным указательным пальцем главарь дотронулся до ножа и начал раскачивать рукоятку. — Хорошо, да?