Джин Вулф - Кукольный театр

Боюсь, я также не соглашусь с тем, что дом Стромболи — это театр. Даже в моей консервативной интерпретации, «представление» происходит за пределами дома как минимум дважды. Весь рассказ является театром, и здесь нет проскениума, который мы можем увидеть.

Мэтт: Я предпочитаю считать упоминания «малышки Марии» недвусмысленными намёками на то, что Стромболи манипулирует ею фигурально, также, как и рассказчиком и, предположительно, многими другими. А Дзанни, который «бежал всю дорогу», я воспринимаю просто как позёрство Стромболи, демонстрирующего рассказчику, что он всё ещё искуснее его.

Ключевой вопрос — это насколько состоятельна теория об Антонио, как кукловода для всех, кроме рассказчика. Это представляется весьма вероятным, учитывая совпадение имён с «нашим» Саргом и ярлыком «прислуги за всё». (Конечно, интерес к искусству кукольника нельзя считать убедительным доказательством: настоящий человек, работающий на Стромболи, питал бы такой же интерес либо знал столько же.) Аргументы и Мэтта, и Стива полагаются на информацию, что контролировать можно пять, а не шесть кукол. Однако, мне не очень нравится такая интерпретация по паре причин:

• Рассказчик либо не замечает, что Стромболи и Мария являются марионетками, проведя с ними несколько дней (в то время как природа Лили видна ему уже через пару минут), либо замечает и решает не говорить об этом нам. Почему бы ему не поступить так?

• Антонио нужно было бы контролировать Стромболи в течение нескольких долгих занятий, во время которых Антонио управлял бы Стромболи, управлявшим тремя другими марионетками. Это проявление немалой выносливости/мастерства.

• Мы знаем, что Стромболи и его жена могут есть и пить — то, что марионетки могут это делать, не отрицается, но подобное кажется маловероятным, учитывая то, что нам известно об их устройстве. (Кракелюры предполагают краску по дереву или чему-то подобному; если рука Дзанни — «ласт», она едва ли будет достаточно подвижна для принятия пищи.)

• По-прежнему нет удовлетворительного объяснения кажущегося автономным статусу Лили.

• Прежде всего, это приводит к тому, что обесценивает для меня рассказ. Если Стромболи ненастоящий, то он и не совершал измены, которую, как я считаю, он совершил, а эмоциональная сила рассказа ослабляется. В таком случае последние слова Дзанни являются не верхушкой айсберга подавленных эмоций, а просто чем-то, зачитанным по бумажке. Подобное прочтение противоречит самому рассказу. Более того, я думаю , это противоречит тому, что Вулф говорит в послесловии, о «неких вызывающих жалость игрушках». Если рассказ на самом деле не о людях, которые изменяют друг другу с марионетками, а лекция об искусстве, я не понимаю, откуда в нём возьмётся тот эмоциональный заряд, который он несёт.

Я готов допустить, что, скажем, Антонио, может быть фигуральным манипулятором, так же как и рассказчик видит себя фигуральной марионеткой. (Он мог, к примеру, создать полуавтономную куклу Лили.) Но я не вижу в тексте доказательств, чтобы ответить на это определенно.

Рич Хортон:

В 1980 г. или около того, когда я прочёл «Кукольный театр», имя Тони Сарга было мне не знакомо — я встретил его впервые в одном из романов Робертсона Дэвиса, которые прочёл гораздо позднее. Поэтому я не думаю, что это имя было знакомо большей части аудитории Вулфа, но считаю, что значительное число всё-таки могло его знать.

Стив Лавкин:

Грэм: Я согласен, что представления марионеток выходят за пределы дома. Полагаю, всем нам доводилось видеть кукольные представления, где куклы сходят со сцены и общаются с публикой. Но при этом кажется разумным отметить, что дом Стромболи — всё-таки основная сцена.

Кукловод объясняет, что его мастерство манипулирования марионетками со временем возросло, поэтому не будет большой натяжкой сделать заключение, что также возросло и его мастерство в их изготовлении. То, что Лили кукла, обнаружилось лишь при очень близком осмотре. Мне кажется, здесь наблюдается прогрессия реализма кукол: карикатурный Дзанни, более утончённая внешность Лили и ещё более утончённая малышка Мария.

Как ты говоришь, «имена всегда важны в рассказах Вулфа», и тот факт, что Стромболи запинается на её имени («малышка Мария, то есть синьора Стромболи, моя жена»), является толстым намёком на его значимость.

Если ты на мгновение призна́ешь верным тезис, что Антонио является кукловодом, а Стромболи и его жена — куклы, то тогда, признаёшь ты отсылку к «Франкенштейну» или нет, жена-кукла по-прежнему символизирует трагическую утраченную любовь.