Коллектив авторов - Звездная Ева

Василий Иванович был окончательно ошеломлен:

— По…постой! П…погоди! Как его?.. Лететь-то… тоже ведь, не близко… этого… как же это лететь?

— Э!.. Чего ж тут думать, они там уж придумали! Брось! Уж раз зовут лететь, так значит можно! Да что ж долго думать, люди мы не семейные, чего раздумывать, да гадать. С Деревянным уж мы по рукам ударили, теперь за тобой одним остановка. Ну, по рукам, что ли?

В этот момент на пороге появилась коренастая фигура Петра Ефимовича Деревянного, угрюмого и неразговорчивого сибиряка. На этот раз он был как-то неестественно возбужден и еще с порога пробасил: — «Ге! Здравствуйте!», чего обыкновенно никогда не делал. Перевракин обрадованно кинулся к нему:

— Петя, родимый ты мой, скажи ему, правду ли я говорю?

— Известно, правду! А насчет чего это разговор ведется?

— Да насчет Луны же! — взмахнул руками Перевракин.

— А, насчет этой… Луны, да? Чего ж? Раз плюнуть! Лечу! Чего мне думать? Коля, водки!

— Вот это я люблю! — обрадовался Михаил Михайлович. — Чего там долго думать, раз и готово! Ну, решай, Василь Иванович! Эх, и заживем же мы там!

Василий Иванович почесал шею, почмокал и задумался. И страшно было, и непонятно, а вместе с тем соблазнительно. Представил себе, насколько эффектно будет подписываться под будущими корреспонденциями в свою газету: «Василий Штучкин, соб. кор. на Луне». А тут еще вспомнилась ему хозяйка, угрожающая не впустить его, пока он не заплатит денег, вспомнился редактор, задерживающий плату, и… Штучкин не выдержал.

— Эх! Лечу!.. — грустно сказал он. — Если б не этого… как его?… кабы не хозяйка квартирная, не поехал бы ни за миллион. А вот ведь — лечу! Будь я… этого… будь я проклят, говорю, но лечу, как его?.. На Луну эту… Черт с ней!

И Василий Иванович горько заплакал пьяными слезами одинокого, бесприютного человека. Было уже поздно. Деревянный и Перевракин пили водку и что-то сосредоточенно высчитывали на обороте меню, сонный Коля клевал носом, сидя за буфетом, и в тишине ресторана слышались только отрывистые восклицания Штучкина:

— Эх! Была — не была! Как его?… Лечу, говорю, и все! Что мне хозяйка? Я… я… плевал на нее… Этого… плевал… говорю… и того… я ее сам выселю, а не то что… как его?.. Она меня разными словами называла… а я вот, лечу!

Спустя месяц после описанной сцены, лихорадочное оживление царило во всем культурном мире: впервые было объявлено, что смелая попытка завязать сношения с Луной будет скоро приведена в исполнение и что знаменитый изобретатель уже окончил все приготовления и проверки. Пассажирами своего снаряда он избрал наших трех друзей, несмотря на то, что еще много желающих продолжало присылать ему предложения своих услуг. Получив надлежащие бумаги, средства и указания, простившись с друзьями, Штучкин, Перевракин и Деревянный прибыли в Брюссель и явились к своему новому патрону. Тот встретил их весьма любезно и, спустя неделю, трое русских уже стали известны всем, кто хоть немного интересовался полетом. Упоенные выпавшей на их долю славой, они важно принимали поздравления и пожелания, которыми их засыпали со всех сторон. Тираж газеты «Разное время» возрос до баснословной цифры, портреты Штучкина и его друзей пестрили ежедневно страницы печати и к услугам трех русских стали сыпаться и деньги, и знакомства, и все, о чем они раньше и не мечтали Правда, неожиданная перемена в судьбе была ими принята сначала немного недоверчиво. Василию Ивановичу все казалось, что дело обстоит гораздо проще: получили деньги, сели в снаряд и поехали. По дороге будут останавливаться на станциях, покупать открытки и писать на землю приветы с какой-нибудь звезды.

Наконец, окончились все приготовления и настал день полета. С раннего утра на громадном поле между Лувеном и Брюсселем собралась многотысячная толпа народа. Среди сложных, невиданных машин, рычагов и целой сети канатов чернело в земле круглое отверстие, из которого должен был вылететь на Луну первый аппарат с Земли. Внутри этого снаряда, окруженные вещами и инструментами, уже сидели наши путешественники, готовые к отъезду. На стенках аппарата висели подробные таблицы и планы, точные объяснения всех способов управления во время полета, после прибытия и в обратном путешествии. Тут же красовалось расписание всех работ и исследований, которые надлежало произвести на месте. Отважные путешественники ни бельмеса не понимали ни в астрономии, ни в геологии, ни в механике и математике, но предупредительный Дельво снабдил их такими обстоятельными указаниями, что в них разобрался даже Петр Ефимович. Ну, а Перевракин, спустя минуту после посадки, уже заявил, что все это плевое дело и ерунда. Василий Иванович мысленно составлял уже будущие корреспонденции и проектировал издание на Луне своей газеты. Перевракин уговаривал приятелей прежде всего заняться пропагандой земной культуры и меновой торговлей, для чего вез с собой целый ящик старых почтовых марок и сигарных этикеток, считая их самыми ценными единицами обмена.