Григорий Адамов - Тайна двух океанов. Победители недр

– Хорошо, если бы вместе с нами кончил работу и Михаил, – сказал после долгого молчания Мареев, следя за работой электроклещей.

– Да, – ответила Малевская. – Я себе представляю, как там, наверху, беспокоятся. Мы уже шесть суток молчим!

– Воображаю, что переживает Илья… Жаль его от души, – говорил Мареев, протискиваясь вместе с клещами в глубину трубы, к другой шейке муфты. – У тебя готов пресс?

– Готов… Как ты думаешь, когда можно будет начать испытание колонны?

– Не раньше чем через сутки. В этом месте искривление колонны незначительное, и самые тяжелые места уже пройдены. Но пока она остынет, пока очистим, выверим ее, пришабруем…

– Как я испугалась, когда колонна отказалась работать! Я думала, что она совсем сломалась…

– Это было бы непоправимым несчастьем… Я не хотел бы еще раз пережить такие минуты. Ну, готово! Сбрасываю муфту… Подтяни пресс.

Последняя гайка на шейке была отвинчена. Несколькими ударами молотка Мареев сбил ослабленное кольцо с муфты. Муфта распалась по длине на две половины, свалившиеся наземь. На их внутренних стенках видны были белые стержни электродов. Обнажился раскаленный добела ствол колонны.

Малевская подкатила под разогретую часть колонны массивный винтовой пресс на широких низких колесах.

Мареев быстро натянул асбестовые перчатки и начал прилаживать обе половинки прессовой муфты. Они должны были охватить, зажать и выровнять искривленную часть колонны. Малевская молча помогала ему. Надо было торопиться, чтобы раскаленный металл не застыл. Через несколько минут муфта вплотную охватила ствол колонны, и мотор пресса начал медленно вращать толстый винт давления.

– Через сутки мы обязательно должны двинуться в путь, – говорил Мареев, пристально следя за тоненькой розовой полоской между сходящимися половинками муфты. – У нас едва-едва хватит кислорода.

– Это при условии, если снаряд будет идти с прежней скоростью?! – полувопросительно сказала Малевская.

– Да, – коротко ответил Мареев.

– А вода?

– Мы будем теперь очень экономить ее… Очень…

Наступило молчание. Глухо гудел прессовый мотор. Розовая полоска металла почти совсем скрылась. Мареев внимательно следил за ней. Еще через две минуты он выключил мотор. Все так же молча они раскрыли пресс и принялись за закалку колонны. Каждый думал об одном и том же, и оба знали его. Кислород на исходе… Что будет дальше? Успеет ли снаряд добраться до поверхности вовремя?

Точно отгоняя эти мрачные мысли, Малевская тряхнула головой и спросила:

– Нога у тебя перестала болеть?

– Да, почти совсем уже не чувствуется боли.

– Какой был ужасный удар! У меня мелькнула только одна мысль: конец! И все-таки снаряд выдержал.

– Не выдержал. Далеко не выдержал.

– Ты говоришь о каюте?

– Да. Кардан-то ведь сломался, и каюта потеряла способность вращения. Не говоря о колонне.

– Ты не думаешь исправлять кардан?

– Нет. Не хватит времени, да и нет надобности. У нас уже не будет поворотов – путь прямой, в одним направлении.

Они продолжали усиленно работать.

– У Володи, вероятно, на всю жизнь останется шрам на щеке, – сказала Малевская.

– Да, вероятно… И все-таки мы счастливо отделались!

Кончив работу по закалке, Мареев облегченно вздохнул.

– Ну, пойдем, Нина… Ты, наверное, из сил выбилась.

Они выбрались из трубы в главный туннель и попытались выпрямиться. Это удалось сделать с большим трудом. Все тело затекло, одеревенело. Проделав несколько гимнастических упражнений, Мареев и Малевская направились к закрытому входному люку. Они не успели приблизиться к нему, как его крышка стала отделяться от днища и поворачиваться на петле. Показалась голова Володи в шлеме. Он громко кричал в микрофон:

– Никита Евсеевич! Нина! Идите скорее! Михаил говорит с поверхностью!

Мареев и Малевская бросились по лестнице в открывшийся люк.

– Уже готов аппарат? Так быстро? – взволнованно спрашивал на ходу Мареев.

– Вот молодцы! – радовалась Малевская.

Они закрыли за собой люк, пробрались через герметическую оболочку, наполовину заполненную породой, в нижнюю камеру и, сбрасывая на ходу шлемы, быстро поднялись по лестнице в шаровую каюту.

В каюте неистовствовал Цейтлин. Его голос гремел из репродуктора. Захлебываясь, смеясь и всхлипывая, перебивая себя и Брускова, он забрасывал его вопросами, сообщал, как все на поверхности беспокоились о судьбе экспедиции, восхищался и даже благодарил Брускова за восстановление связи, как будто Брусков оказал этим личную услугу ему, Цейтлину.