Ким Робинсон: Побег из Катманду

— Если бы мы нашли йети, это стало бы огромным вкладом в науку, — добавил Фил, бросив на Сару обиженный взгляд. Он действительно верил в то, что говорил, искренне верил.

— Надо думать, находка не повредила бы и нашим перспективам на финансовую поддержку исследований, — вставил Армаат.

— И это тоже, — признал Фил. — Но самое главное, мы должны служить истине! Если мы найдем йети, мы просто обязаны будем объявить о своем успехе, потому что это правда — независимо от наших мыслей и чувств. В любом другом случае начинается сокрытие фактов, фальсификация данных и тому подобное.

— Ты — идеалист, — заявил мне Фил спустя некоторое время. — Нельзя заниматься зоологией по-настоящему, не потревожив в какой-то степени объект изучения.

— Может быть, именно поэтому я и оставил науку, — сказал я, но дальше решил не продолжать. Как я мог ему объяснить, что он просто коррумпирован жесткими условиями занятости в этой области до такой степени, что готов на все, только бы создать себе репутацию? Разговор наверняка закончился бы некрасиво. Ему это невозможно было объяснить. Сара, похоже, тоже на меня обиделась. Так что я лишь вздохнул и спросил: — А каково при этом «объекту изучения»?

— Его просто усыпят, исследуют, а потом вернут в привычную среду обитания, — негодующе ответила Валери. — Может быть, оставят одного в неволе, где ему будет гораздо лучше, чем на свободе.

Полный маразм. Даже ботаникам это заявление пришлось не по душе.

— Будем надеяться, что мы никогда его не найдем, — сказала, нахмурясь, Сара. — Тогда и проблем никаких не будет.

— Думаю, нам не о чем беспокоиться, — ехидно заметил Армаат. — Зверь, предположительно, ведет ночной образ жизни.

Намекалось, естественно, на нежелание Фила дежурить по ночам на наблюдательных пунктах.

— Именно поэтому я хочу установить наблюдательный пункт в верхней долине, — отрезал Фил, которому надоели насмешки Армаата. — Натан, ты мне будешь нужен, чтобы устроить пункт.

— И чтобы найти дорогу, — съязвил я.

Остальные продолжали спорить. Сара стала на мою сторону — во всяком случае, она поддерживала мою точку зрения, — а сам я отправился спать, весь в тревожных размышлениях о той фигуре в тени, что видел днем. Фил проводил меня подозрительным взглядом.

Утром он настоял на своем решении, и мы устроили маленький наблюдательный пункт в верхней долине к западу от того места, где я видел йети. Прячась на платформе в ветвях дуба, мы провели там несколько ночей подряд и видели много гималайских пятнистых оленей, а как-то раз на заре и несколько обезьян. Казалось бы, Фил должен быть доволен, но он день ото дня становился все мрачнее. Из его недовольного бормотания я уяснил, что он с самого начала мечтал найти снежного человека, что он и прибыл сюда в надежде на такое вот большое открытие.

И однажды ночью это случилось. На небе висела луна в три четверти, и тонкие облака пропускали почти весь ее свет. Часа за два до рассвета я задремал, и Адракян толкнул меня локтем, затем молча указал на дальнюю сторону небольшой заводи.

Там, в тени, двигалась еще какая-то тень. Полоска лунного света на воде, и вдруг на ее фоне появился вертикальный силуэт. Какое-то мгновение я очень четко видел голову — высокий, странной формы мохнатый череп. Существо очень походило на человека.

Мне хотелось крикнуть, предупредить. Вместо этого я лишь повернулся на платформе: она чуть скрипнула, и фигура исчезла в ту же секунду.

— Идиот! — прошептал Фил. Судя по выражению его лица в лунном свете, он готов был убить меня. — Я иду за ним!

Фил спрыгнул с дерева и вытащил из кармана, как мне показалось, пистолет с усыпляющими ампулами.

— Ты ничего не найдешь в такой темноте! — прошептал я, но он уже скрылся.

Я слез с ветки и двинулся за ним, хотя до сих пор не понимаю, зачем.

Что такое здешние леса ночью, ты сам знаешь. Животных никаких все равно не увидишь, а уж дорогу-то и вовсе не разобрать. Но надо отдать Адракяну должное, двигался он быстро и не очень шумно. Я сразу потерял его из виду и лишь изредка слышал вдали треск сучьев. Прошло больше часа, я продолжал бесцельно бродить по лесу. Когда я вернулся к речушке, луна уже скрылась, и небо на востоке слегка порозовело.

Я обогнул огромный валун на берегу и едва не налетел на снежного человека — словно мы шли навстречу друг другу по заполненной народом улице и, чтобы не столкнуться, одновременно сделали шаг в одну и ту же сторону. Ростом он был чуть пониже меня, все его тело и голову покрывал темный мех, и только лицо оставалось чистым — участок розоватой кожи, в сумерках даже похожий на человеческое лицо. Нос — наполовину человеческий, наполовину обезьяний, широкий, но длинный — словно продолжение затылочного гребня, идущего по черепу. Широкий рот и очень широкая нижняя челюсть, скрытая мехом, хотя в общем-то — все в пределах человеческих пропорций. Высокие, изогнутые надбровные дуги, как будто на его лице навсегда застыло удивленное выражение. В свое время у меня был кот, так вот у него морда выглядела точно так же.