Екатерина Годвер - Иволга будет летать

— Так почему, Валя?

— Я не смогла сделать то, что задумала, а потом случилась катастрофа: вот и все. — Она помолчала немного. — Знаешь, Игорь, мне очень не нравится то, что Каляев вкладывает в слово «человек». Но перед Драконом все мы, прежде всего — люди… Я подумала, он не хотел бы навсегда остаться похороненным в лавине. А для меня драконова пасть — подходящее место; уж лучше черной земли на кладбище, где лежит Денис. Что с Каляевым — ему удалось выжить? — наконец, задала она вопрос, который так и не собралась с духом задать раньше.

Белецкий, опустив взгляд, покачал головой.

— Ош ан-Хоба видел, что перед катастрофой вы находились вне убежищ, и видел, где. Но сразу п-подобраться к вам мешало снежное облако. Когда оно чуть осело, Мелихов сбросил трос и высадил спасателей там, куда вас могло отнести. Каляева по твоему датчику нашли сразу и почти сразу откопали: он находился совсем близко к поверхности и не имел видимых травм. Но, когда его вытащили, он был уже мертв; спасатели не смогли его реанимировать.

— Понятно. — Абрамцева на несколько секунд закрыла глаза. — Ош… действительно не смог?

— Не смог бы при всем желании. Биоимпланты, даже самые лучшие, не рассчитаны на экстремальное охлаждение и нагрузки: вероятно, критический сбой в работе дыхательной системы произошел уже через несколько минут. Михаил задохнулся даже раньше, чем у него кончился воздух.

— Погоди, Игорь, ты о чем? — Абрамцева изумленно уставилась на него. — Какие еще биоимпланты?!

— Ты не знала? — Белецкий взглянул на нее с не меньшим удивлением. — Вы, вроде, много общались. У Каляева были искусственные легкие и трахея.

— Нет… А ты знал?

— После разоблачения Иволги я п-провожал его в медчасть и услышал через дверь. Потом не удержался, расспросил. Оказалось, он бывший химик, топливщик.

— Это он говорил.

— В лаборатории ВКС, где он служил, на экспериментальном оборудовании произошла авария с выбросом едкого пара, — сказал Белецкий. — Сотрудники пытались ликвидировать ее своими силами, но аварийные костюмы химзащиты не проверялись с должной частотой и должным образом: в том, что достался Михаилу, система фильтрации воздуха оказалась неисправна. Он получил критические ожоги дыхательных путей и легких, льготный кредит на лечение и пособие по инвалидности. После установки имплантов и двух лет реабилитации пытался вернуться на прежнее место работы наемным сотрудником, но из-за химической уязвимости биомплантов руководство не хотело с ним связываться; он просил протекции у Володина — но тот отказал, взамен предложив похлопотать о месте в техинспекции, где ему нужны были «свои» люди. «Скажу вам прямо, молодой человек — для большой науки у вас недостает способностей, в вас нет искры. А тема, которой вы намереваетесь посвятить жизнь, вы уж простите, не более перспективна, чем вы сами». — Белецкий сощурил глаза, подражая академику Володину. — «Но в технической службе найдется достойное применение вашей смекалке. Подумайте! Это нужная, ответственная работа, ее должен кто-то делать, и биография теперь у вас подходящая, она станет вашим козырем…»

— Какая мерзость, — с чувством сказала Абрамцева.

Белецкий прокашлялся в кулак.

— Каляев Володина с тех пор возненавидел, но, по-видимому, поверил его словам, — продолжил он. — И предложение вскоре принял: побоялся остаться вовсе без нормальной работы — возможностей Володина с лихвой хватило бы на то, чтобы для острастки закрыть перед несговорчивым племянником все двери; к тому же, должность техинспектора считалась тогда престижной. Каляев получил дополнительное инженерное образование: дальше его карьера благодаря «подходящей биографии», связям Володина и собственным способностям развивалась стремительно. Другой на его месте был бы доволен достигнутым: но не он. Кажется, он так и не п-простил себе, что поддался давлению и забросил попытки вернуться в науку. Могу его понять.

— Тебе Володин тоже высказывал что-то про искру и способности? — решилась спросить Абрамцева; про скверные отношения между учеником и учителем среди старших сотрудников базы когда-то ходили слухи.

— Меня он называл ремесленником, не обделенным фантазией, но начисто лишенным решимости ее использовать, — сухо сказал Белецкий. Затем наклонился к ней и понизил голос. — Валя, если бы ты знала, что у тебя есть шансы выжить: отдала бы ты датчик?

Абрамцева встретилась с ним взглядом. Белецкий спрашивал о случившемся на Хан-Араке, но в мыслях вновь стоял в зале у имитационной установки и думал о том, что сделал — и чего не сделал — он сам. В ее ответе он надеялся найти путь к своему собственному; но ей нечего было сказать.